Майя. Быт, религия, культура - Ральф Уитлок Страница 19

Через несколько дней после рождения голову ребенка стягивали специальным приспособлением, которое, как отмечалось выше, должно было придать его черепу считавшуюся красивой плоскую форму. К этому приспособлению привязывали шарик из смолы, который постоянно висел перед глазами ребенка, способствуя развитию у него косоглазия, также считавшегося признаком красоты. Кроме того, в младенчестве ребенку прокалывали мочки ушей, нос и губы, где впоследствии предстояло носить украшения.

Фогт описывает связанные с рождением обычаи, существующие в наше время в Зинакантане. Роды принимает повивальная бабка, при родах присутствуют муж и некоторые из его родственников. Во время родов и после них все, кроме матери, пьют ром. Пуповину (которую отрубают мачете) и плаценту заворачивают в тряпку и закапывают во внутреннем дворике дома. Сразу после того, как повивальная бабка оботрет ребенка сухой тряпкой, она моет матери волосы.

Вскоре после рождения ребенка начинают знакомить с орудиями труда, которыми он будет пользоваться в жизни. Мальчика заставляют стискивать в кулачке сажальный кол, мотыгу, серп и другие орудия; девочке дают «мано», орудие, использующееся для помола маиса, и части ткацкого станка. После родов мать три раза с интервалом в два дня парится в бане. В баню ее сопровождает повивальная бабка, которая растирает ее тело миртовыми и лавровыми листьями. Помимо этого в течение четырех или пяти дней после родов никому не положено уделять внимания ни матери, ни ребенку. Это, по-видимому, делается для того, чтобы не привлечь к новорожденному злых духов. Мать также завязывает на запястьях и лодыжках младенца веревки, чтобы душа не покинула тело ребенка.

У живших в классический период майя обряд, аналогичный существующему сегодня у жителей Зинакантана, использовался для ознакомления ребенка с предстоящими ему в жизни видами деятельности. Знакомить ребенка с различными орудиями труда и другими предметами полагалось «крестному отцу». На столе раскладывали девять предметов. Крестный отец, держа ребенка у бедра, обходил вокруг стола девять раз, каждый раз показывая ребенку новый предмет. Подобную процедуру с девочкой проделывала «крестная мать».

В положенное время ребенку давали имя. Жрец с особой тщательностью выбирал благоприятный для этой церемонии день, ибо именам придавалось огромное значение, считалось, что они обладают магической силой. У каждого майя было четыре имени. Одно, соответствующее даваемому у нас при крещении имени, являлось его личным именем, которым его нарекали на церемонии. Вторым было родовое имя семьи его отца. Затем следовало родовое имя семьи матери, а чаще комбинация из родовых имен семей матери и отца. И наконец, ему давали прозвище, под которым он, как правило, и был известен. Это прозвище употреблялось очень часто, личное же имя должно было, как считалось, сохранять свою первоначальную силу, и потому его знали всего несколько человек и им редко пользовались. Мужские личные имена начинались с «Ах», а женские – с «Иш». При вступлении в брак брали новое имя, состоявшее из отдельных частей имен мужа и жены.

Смерть вселяла ужас в майя. Они рассматривали ее как переселение души из привычной для нее обстановки туда… куда никому не известно. Для души было уготовано большое количество разновидностей рая и ада, но ее истинное состояние в них было не ясно. Майя, как и большинство первобытных людей, старались придерживаться известных им фактов, не рискуя вникать в непознанное. Епископ де Ланда, первый христианский епископ на Юкатане, описал их «огромный и всепоглощающий страх смерти; все их богослужения проводились лишь с единственной целью расположить к себе богов, чтобы те даровали им здоровье и жизнь… когда кто-то умирал, они днем молча проливали слезы, а ночами рыдали в голос». По мнению фон Хагена, майя считали смерть антиобщественным явлением, чем-то вроде социального осквернения. Это можно объяснить тесными связями, существовавшими между отдельными членами общества майя. Практически все делалось сообща. И потому смерть лишала общество его работоспособного члена, и остающимся приходилось брать на себя выполнение его работы.

Умирающий обычно исповедовался жрецу, помогая тем самым рассеять связанные со смертью злые чары. На пользование орудиями труда и другими вещами умершего накладывался запрет, их либо хоронили вместе с ним, либо уничтожали. Перед похоронами покойнику в рот клали нефритовые бусины или подобные им предметы, которые должны были служить умершему деньгами в загробном мире. В могилу также помещали горшки с едой и напитками. Несомненно в первую очередь сострадание к умершему побуждало родственников делать это с тем, чтобы покойный ни в чем не испытывал недостатка в новой жизни, но не последнюю роль тут играло и желание обезопасить себя от появления призрака умершего, если тому будет чего-то не хватать.

Приготовления к погребению представителей знати были более тщательными по той простой причине, что у них было больше имущества. Вместе с ними хоронили их драгоценности и украшения, богатую одежду, оружие, столовую утварь, большое количество еды, любимую собаку и, кроме того, свиту рабов, каждый из которых имел орудия труда своего ремесла, с тем чтобы он мог продолжать служить своему хозяину в будущей жизни, так же как и на земле.

Представителей знати часто кремировали, простых же людей обычно закапывали под полом их хижин. После нескольких произведенных таким образом погребений живущие в ней покидали хижину и она считалась семейной гробницей.

Считалось, что в загробной жизни умершим не суждено быть вознагражденными за испытанные в этой жизни лишения. Они не вознаграждались и не наказывались в зависимости от того, какую жизнь они вели. Они продолжали ту же жизнь, что и на этом свете. Крестьянин продолжал трудиться как крестьянин, человек благородного происхождения оставался человеком благородного происхождения, а раб – рабом.