Операция "Северный полюс". Тайная война абвера в странах Северной Европы - Герман Гискес Страница 19

После того как драгоценная птичка улетела – хотя мы очень быстро сумели ее поймать благодаря присутствию духа у Вилли, – ЗИПО во главе с Гейнрихсом вломилось в дом, чтобы выполнить главную задачу налета. Человек, стоявший на страже, предупредил радиста о том, что в 18.00 на соседнюю улицу приехали четыре большие машины с шестью людьми в каждой. Бдительным часовым оказался друг радиста – Теллер, хозяин квартиры, в которой находился передатчик. Радисту оставался один выход – бросить все, схватить пальто и выскочить из дома. Откуда ему было знать, что снаружи находится человек, который знает его и будет за ним следить.

Теллер и его жена, которую тоже арестовали, поспешно засунули передатчик и все бумаги в маленький чемодан и выбросили его через окно в сад позади дома. Там он и лежал в полной целости между двух веревок с бельем, когда его нашли!

Гейнрихс тщательно осмотрел добычу:

– Все здесь, господин майор. Сообщения, масса шифровального материала и детекторные кристаллы. Нужно немедленно допросить агентов и все выяснить. Но в первую очередь предстоит решить следующее. Очередной сеанс связи с Лондоном назначен на 14.00 в воскресенье.

Если радист – человек разумный, он сам сядет за ключ, а если нет, я посажу вместо него своего человека, который так часто слышал его передачи, что может почти безошибочно имитировать его почерк на ключе.

Гейнрихс был в своей стихии. Несомненно, он предвидел отличную возможность раз и навсегда продемонстрировать, какой гениальный радист и шифровальщик скрывается в нем, скромном лейтенанте службы радиоперехвата ОРПО, и что десять долгих лет работы в этой области не прошли даром.

Несколько дней назад мы решили начать радиоигру при условии, что трофейного материала окажется достаточно – вне зависимости от того, согласится ли агент-радист сотрудничать с нами или нет. Арестованного, которого звали Лауверс, я велел отвести в другое помещение и перепоручил его Вилли, после чего ненадолго остался послушать допрос и составить впечатление об агенте. Вилли, превосходно осведомленный о моих планах, весьма мастерски постарался воспользоваться шоковым состоянием арестованного радиста, чтобы завоевать его доверие. Было важно, чтобы пленник не почувствовал на себе той суровости, враждебности и грубости, которая становились кошмаром для всех агентов, попавшихся в руки немцев; наоборот, следовало продемонстрировать восхищение его способностями и по-человечески посочувствовать его несчастью. Вилли даже не пришлось играть свою роль, она выходила у него естественно, что само по себе снижало вероятность неудачи.

К Лауверсу тем временем вернулось самообладание. С обостренной восприимчивостью попавшего в ловушку зверя он, несомненно, почувствовал особый характер нашего отношения к нему, которое совершенно не соответствовало тому, как он представлял себе подобную ситуацию. Я постарался успокоить его и вскоре смог убедиться, что он превосходно говорит по-немецки. Он попросил, чтобы с арестованной семьей Теллер не обращались сурово, поскольку именно он убедил их дать ему убежище для него и его передатчика. Я отправил Лауверса под конвоем Вилли в отдельную камеру в схевенингенской тюрьме и стал готовиться к скорому решительному разговору с этим человеком.

Шрайдер оказывал разумное содействие, и все мои предложения встречали хороший прием. Он и его коллеги по ЗИПО убедились, что операция была бы невозможна без подготовки, проведенной IIIF, и совместно с Гейнрихсом обстоятельно информировал меня о допросах Лауверса, которые уже начали приносить результаты. Судя по всему, Лауверс разговорился. Когда началась война, он был по делам в Сингапуре. Оттуда добровольцем отправился в Англию, и вскоре некий капитан Дерксема завербовал его в англоголландскую разведку. Научившись обращаться с радио и парашютом, Лауверс – очевидно, вместе с другим агентом – был высажен на побережье Голландии с торпедного катера. Поскольку рассказы Лауверса было нетрудно проверить, он проявил похвальную осторожность и старался не лгать. Допрашивавшие его сотрудники, в том числе и Вилли, в конце концов пришли к выводу, что Лауверсу можно верить. Скрывать ему было практически нечего, поскольку после допроса, проведенного лейтенантом Гейнрихсом, он очень быстро понял, что все подробности его работы и устройство его передатчика знакомы нам не хуже, чем ему. С теми моментами, которые пока оставались неясными, мы надеялись вскоре разобраться.

В тот же вечер, когда взяли Лауверса, ЗИПО обезвредило группу капитана ван ден Берга, арестовав и его самого, и всех известных нам сообщников. Тейс находился в Арнеме, и его арест ожидался в ближайшие часы.

Второе воскресенье марта после холодной влажной зимней погоды предыдущих недель казалось настоящим предвестником весны. По голубому небу плыли белые облака, мартовский свет беспощадно обнажал тот ущерб, который причинили долгие морозы и зимние бури саду при офицерском собрании абвера. Когда после обеда я сидел на солнце в укрытом от ветра уголке, в поле моего зрения появился крупный человек мощного телосложения. Его расстегнутый плащ и светлые волосы развевались на ветру. Он мог искать только меня, потому что больше не знал никого в штабе. Когда я помахал ему и окликнул: «Привет, Герман!», он сбросил тяжелые шоферские перчатки и через лужайку поспешил к моему уголку. Но не успели мы толком поздороваться, как Герман спросил, можно ли обсудить со мной весьма срочное дело. Он приехал в Гаагу в полдень и извинился за то, что не сообщил о себе, но у него имелась особая причина поскорее найти меня в Схевенингене. За его обычной спокойной самоуверенностью чувствовалось заметное напряжение, и, когда он излагал свою просьбу, его глаза тревожно бегали. Очевидно, произошло что-то серьезное.

– Пойдем ко мне, – сказал я, взяв его за руку. – Чем ты обеспокоен?

Вопрос, который он мне задал, заставил меня изумленно застыть на месте. Даже удар молнии не мог бы поразить меня сильнее.

– Ты знаешь человека по имени Лауверс?

Я молча направлялся к заднему входу в здание, а в голове у меня крутился рой мыслей. Что все это значит?

Мой старый друг Герман, который был на несколько лет моложе меня, делал весьма многообещающую карьеру коммерсанта и промышленника. После 1940 года немецкое правительство использовало его специальные и языковые знания для восстановления консервных заводов в оккупированных западных районах. С тех пор он вел кочевой образ жизни, курсируя между Берлином, Парижем и Гаагой. Герман имел поверхностное представление о моей работе и вскоре после моего перевода в Гаагу нанес мне визит вежливости.

– Какое ты имеешь отношение к Лауверсу? – спросил я, когда мы уселись.

История, которую я услышал, была итогом такого невероятного нагромождения случайностей, какое иногда встречается в реальной жизни, однако его не решился бы воспроизвести на экране ни один кинорежиссер. Утром после приезда в Гаагу Герман позвонил даме, которую давно знал как секретаря своего лучшего делового партнера в Голландии, и пригласил ее на обед, чтобы обсудить срочные деловые вопросы. Она же взамен попросила его немедленно прийти к ней, и он, исполнив ее просьбу, узнал, что она с минуты на минуту ждет ареста немецкой полицией безопасности.