Герцог Бекингем - Серж Арденн Страница 19

– Вон он! Голубой плащ! Вон там, за оврагом!

Закричали солдаты, указывая в сторону, обратившегося в бегство стрелка.

– Лабордемон, за мной!

На скаку крикнул Ла Удиньер, пустив своего вороного рысака в галоп. Около десятка солдат устремились вслед за офицерами, взяв курс на красно-синий султан Лабордемона. Преследователи, некоторое время, следовали параллельной дорогой, не имея возможности, из-за разделявшего их оврага, сблизиться с беглецом, не на миг, не выпуская его из поля зрения. Но вот незнакомец в голубом плаще свернул вправо, растворившись меж тонкими деревцами молодой рощи.

– Быстрее, нужно, во что бы то ни стало догнать негодяя!

Закричал лейтенант, когда всадники достигли места, где заканчивался овраг и две дороги сливались в одну. Солдаты разделились на два отряда намереваясь окружить рощу. Их взмыленные рысаки неслись по поросшим травой кочкам, перепрыгивая поваленные деревья и рассекая густой кустарник подгрудками скакунов. Вдруг где-то вдали, слева, Ла Удиньер расслышал возглас Лабордемона:

– Сюда лейтенант, они здесь!

Кардиналист натянув удела лошади, направил её на крик, увлекая за собой солдат. Настигнув офицера парижской стражи, увлеченного погоней, Ла Удиньер не увидел впереди голубого плаща беглеца, но услышал объяснения лейтенанта.

– Они свернули вправо, в сторону большой гаврской дороги, их двое, они далеко оторвались.

Д'Анж с Поликеном, разгоряченные скачкой, миновали холм, направив лошадей к лесу, где под сводами ветвей вековых деревьев исчезала желтая полоска гаврской дороги. Приблизившись к опушке, они приметили, неподалеку от тракта, возвышенность за которой виднелись островерхие крыши крестьянских лачуг, раскинувшихся в стороне от дороги. Барон остановил коня на развилке, под большим каменным крестом, вглядываясь в покрытую немногочисленными отпечатками копыт песчаную, узкую тропу, что вела в сторону селения.

– Так и есть, роялисты свернули в деревню, всё идёт по плану.

Барон снял одну из своих перчаток, бросив её на тропинку. Оглядев изуродованные временем и непогодой камни старого креста, он задумчиво произнес, слегка приклонив голову.

– Поклонение кресту сулит объятия Господни, перчатка же, оставленная мною на дороге, приведет наших друзей в лапы дьявола. Мне не подходит ни то, ни другое, я не служу ни одному из них, оставляя себе лишь надежду. В том числе надежду на то, что моя скромная помощь, в виде перчатки оставленной на дороге, будет оценена ищейками кардинала.

Пришпорив каурого жеребца, он направился в сторону чернеющих печных труб, торчащих из черепичных кровлей, среди зеленых шапок одиноких деревьев. Беглецы остановились под вывеской небольшого трактира, где у распахнутых ворот конюшни, увидели двух скакунов ожидавших хозяев. У одного из рысаков, серого в яблоках, которого совсем недавно Д'Анж передал в руки едва знакомого дворянина, не наблюдалось седла, что заставило путников переглянуться.

– Вы сущий дьявол мессир.

Восторженно произнес слуга. Д'Анж снял единственную перчатку, «сестра» которой обрела покой посреди песчаной тропы.

– Снимай плащ, и вложи его в седельную сумку роялистов, да так, что бы торчал край. Туда же положи мою перчатку.

Спешившись, барон расседлал каурого рысака и накинул седло на серого коня. С невероятной быстротой и проворством, словно ловкий конюх, он справился со снаряжением, вскочив на старого знакомого. Сменил коня и Поликен, оставив усталого, в пене рысака под мушкетерским седлом, из сумки которого виднелся край голубого плаща.

– Теперь привяжи наших коней там, где оставили своих господа роялисты, да поживей!

Барон огляделся, и, не заметив никого, кто бы мог, впоследствии, засвидетельствовать подмену лошадей, вонзил шпоры в бока своей кобылы.

– Теперь уходим! К лесу Поликен, к лесу!

Отряд из дюжины всадников, возглавляемых господами Ла Удиньером и Лабордемоном, поравнялись с каменным крестом.

– Куда они могли направиться?

Произнес лейтенант кардинальской гвардии, вглядываясь вдаль, где чернели крыши упомянутых домов. Резвая лошадь Лабордемона описала круг, в то время как седок сосредоточил внимание на следах копыт покрывавших мягкую песчаную дорогу. Его взор остановился на предмете, лежавшем на тропе, удаляющейся в сторону пригорка, рассекая его пополам. Спрыгнув с лошади, стражник приблизился к заинтересовавшему его объекту.

– Сюда, лейтенант!

Крикнул он, обращаясь к кардиналисту.

– Что это?

– Как видите, месье Ла Удиньер, перчатка.

Произнес офицер, протягивая аксессуар барону.

– Полагаю, она принадлежит одному из беглецов.

Кардиналист поморщился.

– Даже если это так, то не думаете ли вы, Лабордемон, что её обронили случайно? Больше, похоже, что нас хотят сбить с толку, заставляя свернуть с тракта, тем самым избавиться от погони.

– А если вы ошибаетесь?

После непродолжительного раздумья барон произнес:

– Сделаем так: возьмите половину солдат и скачите в селение, обыщите там каждый дом. Я же с остальными отправлюсь по гаврской дороге. Если вы обнаружите беглецов, доставьте их в аббатство Жюмьеж, где нас ожидает отец Жозеф. Если ваши поиски не принесут результата, направляйтесь, следом за нами в Гавр. Желаю удачи!

Произнеся последние слова, Ла Удиньер махнул рукой, ударив шпорами скакуна, и в окружении полдюжины стражников скрылся за кронами деревьев, на дороге, исчезающей в лесной чаще.

Сорока двух летний лейтенант Жан Гасьен де Ламбордемон был человеком въедливым и дотошным, других офицеров просто не признавал капитан парижской городской стражи, господин Тестю. Единственно, чем отличался сей бравый гевальдигер от своих сослуживцев – он был не так глуп, как хотелось бы его капитану, но всё же не настолько смышлен, что бы избежать его настойчивой опеки, и найти возможность поступить на службу в одно из элитных подразделений армии. Чтобы не потерять вполне доходного места, ему частенько приходилось утаивать свою сообразительность, пылавшую в глазах, под стальными полями кабассета, скрывая её от строгих взглядов начальника. И лишь когда лейтенант получал свободу действий, он преображался, тем более выезжая за городские стены, скрывавшие Ламбордемона от неусыпных глаз и докучливого покровительства капитана Тестю. Но бездушная скрупулезность и чёрствость, неминуемо завладевающие душами полицейских офицеров всех времен и народов, постепенно начинают преобладать над всеми остальными человеческими качествами, сих достойных господ, притупляя рассудительность, и не позволяя задумываться над сентиментальными глупостями – «которые делают нас лишь слабее».

Ла Удиньер, прекрасно понимая, кто определен ему в помощники, не стал ни спорить, ни разубеждать лейтенанта. Он счел нападение на лесной дороге весьма странным и необъяснимым, поэтому желал, во что бы то ни стало, схватить виновных, отчего с яростью раненного зверя бросился в погоню за коварным стрелком, конечной целью которого, несомненно, как он полагал, являлся Гавр. Расставание с лейтенантом нисколько не огорчило его, лишь натолкнув на мысль: