Масоны. Как вольные каменщики сформировали современный мир - Джон Дикки Страница 19

«Конституции», своевременно вычистившие историю братства, были настоящим успехом. Книга вскоре была переведена на все основные европейские языки, что способствовало быстрому распространению «благой вести» масонства. В 1730 году в Филадельфии к только появившейся ложе присоединился жадный до интеллектуальных диковин юный печатник. Уже спустя четыре года он стал Мастером и переиздал «Конституции» для своего братства. Это был первый отпечатанный в Северной Америке масонский текст. Звали того печатника Бенджамин Франклин, а выход его версии «Конституций» превратил Северную Америку в один из центров мирового масонства.

Гравюра Бернарда Пикарта, опубликованная в 1736 году, прославляет быстрое распространение масонства как по стране, так и за рубежом. Каждая панель на стене обозначает одну из лож

В 1738 году, когда вышло второе издание «Конституций», Великая ложа Лондона могла похвастаться форпостами в Бенгалии, Испании, Франции, России, Германии, Швейцарии, Португалии, Италии, Южной Америке, странах Карибского бассейна и Западной Африке. Первая масонская ложа в Стамбуле была основана в 1720-е годы, в Алеппо — в 1730-е. И такой космополитизм вполне соответствовал образу жизни большой торговой империи.

Франкмасонство уже нельзя было игнорировать. Братья начали устраивать парады. 28 апреля 1737 года офицеры Великой ложи и просто братья, сообразным образом одетые, в перчатках и запонах, очень торжественно промаршировали от дома Великого мастера на Пэлл-Мэлл через весь город до здания Гильдии рыботорговцев рядом с Лондонским мостом, где должно было состояться заседание. При этом их сопровождали барабанщики, трубачи и горнисты. Восемь лет спустя, на другом конце земли в Чарлстоне, что в Южной Каролине, похожий парад закончился пальбой из корабельных пушек и балом для дам.

Частью привлекательности масонства были разного рода ребяческие выходки, без которых не обходились собрания. В 1780-е годы, например, Вольфганг Амадей Моцарт и его братья по ложе Истинной гармонии часто устраивали попойки с распеванием непристойных песен, а церемониальная масонская кельма использовалась для наполнения голодных ртов. Возможно, даже «папа» Йозеф Гайдн, член той же ложи, принимал в этом участие.

Франкмасонство было на полдороге от мира религиозного благочестия до мира менее праведного, но более образованного и более мобильного. В итоге братство превратилось в международную школу того, что мы сегодня называем секуляризмом, то есть здравого дистанцирования от института Церкви. Во многих ложах за пределами Британии — например, в Лиссабоне и Флоренции — среди братьев были и католики, и протестанты. И именно из-за религиозной терпимости масонство имело такой успех в Северной Америке, изначально основанной британскими религиозными диссидентами.

Для целых поколений масонов «искусство» было средством поиска влиятельных друзей и устроения собственной карьеры. Основой масонства всегда были амбициозные представители среднего класса. И если сегодня мы живем в мире, который держится на среднем классе, то во многом это результат влияния масонства.

Прослеживая историю франкмасонства в последующих главах и последующих исторических эпохах, мы увидим, как трансформировались общечеловеческие идеалы британских масонов XVIII столетия: братская любовь, секуляризм и религиозная терпимость, космополитизм, эгалитаризм и так далее. При этом масонство раздирали противоречия с самого его зарождения. Несмотря на провозглашаемое равенство, взносы для новичков были такие, что позволить их мог себе далеко не каждый. Многим хотелось стать членом братства из-за недешевых предметов церемониального костюма — лент, значков, запонов, украшений. Так, будучи золотых дел мастером, Кустос наверняка видел в братьях потенциальных клиентов. Однако вызывает вопросы сам факт провозглашения общечеловеческих ценностей тайным, элитарным обществом — получается парадоксальная демократия не для всех, келейный космополитизм. Опять же вспомним принцип исключения женщин. Масонская утопия открыта для всех, но только в определенное время и в определенном месте.

Из-за всех этих внутренних противоречий масонство подвергалось политическому и религиозному давлению в течение трех столетий после судьбоносной встречи в «Гусе и решетке». Пожалуй, история масонов наиболее интересна именно этим взаимодействием масштабных социальных процессов и особой модели поведения, созданной в братстве.

Франкмасонство зародилось в неповторимом алхимическом эксперименте из сложных изменчивых составляющих посреди лондонского гомона. Жажда вина и эля. Воодушевление от принадлежности к клубам и обществам. Желание вкусить плодов высокого положения. Смесь снобизма, мужской солидарности, тщеславия и человеколюбия. Увлеченность тайнами и ритуалами, помноженная на рационализм и практичные поиски компромисса между политическими и религиозными повестками. Стремление стереть историю в угоду гармонии. И все это буквально втиснуто между 1717 и 1723 годами, период странной политики, воцарения Ганноверской династии и восхождения вигов. В конце концов братья стали носителями ценностей, выходящих далеко за рамки мировоззрения отцов-основателей.

Только появившись, масонство начало устремляться во все уголки земного шара. Но, едва перебравшись через Ла-Манш, оно попало в крупные неприятности.

5
ПАРИЖ
ДОЛОЙ КУЛЬТ ХРИСТА, ДОЛОЙ ВЛАСТЬ КОРОЛЕЙ

Взгляд с Эджеер-роуд

В 1796 году Францию было не узнать.

Алтари и кресты вдоль дорог были разворочены. В храмах порушили статуи, посрывали иконы. Монастыри переделали в склады, конюшни и казармы. В Руанском соборе наладили производство пороха. Священники и монахи, которых раньше можно было встретить тут и там, будто бы исчезли. Как результат — оставленным на произвол судьбы беднякам было некуда податься. Колокола были переплавлены на пушки, и по воскресеньям царила зловещая тишина.

Множество некогда прекрасных дворцов превратились в обугленные развалины. В полях трудились только старики и подростки. Все здоровые мужчины были призваны на бранные поля Европы. А кто-то начал заниматься разбоем, поджидая путников вдоль полуразрушенных больших дорог.

Но и в самом Париже повсюду видны были следы потрясений. От мрачной Бастилии не осталось ни камня, и на ее месте расположился склад лесоматериалов. Почти полностью был вырублен Булонский лес. Зажиточные кварталы, такие как Фобур Сен-Жермен, были заброшены — улицы заросли травой, а на особняках висели таблички «Государственная собственность». На постаментах, где раньше стояли мраморные и бронзовые статуи, ютились изделия из дерева и гипса. С подъездов и арок были сорваны дворянские гербы и королевская символика. Вместо них повсюду были развешаны плакаты следующего содержания: «Французский народ признает высшую сущность и бессмертие души!», «Свобода, равенство, братство или смерть!». Но и они порой были ободраны. Даже находиться на улице было опасно: ходили рассказы об ограблениях и убийствах. Страх и подозрение настолько пропитали коллективную психику, что на штык мог попасть каждый, кто не приладил к своему головному убору трехцветную кокарду.