Божья девушка по вызову - Карла ван Рэй Страница 18

Владелица сада сорвала для меня один побег и назвала его удивительное имя. Я прижала цветок к груди, желая, чтобы он проник прямо в сердце. Потом я решила, что подарю его своей перегруженной работой учительнице, матери Мэри Джон, которую я давно не видела.

Мать Мэри Джон, носившую круглые очки в черной оправе и в этот день очень бледную, я заметила перед собранием, перехватив ее между классом и столовой. Я протянула ей цветок, носивший такое замечательное название. У нее хватило вежливости замедлить шаг, но затем она вернула мне великолепный цветок. Лучше мне найти вазу и поставить цветок перед статуей Богоматери в классе.

Я была до боли потрясена такой прозаичностью, на глаза выступили слезы. Я была ребенком-матерью и надеялась на то, что и по отношению ко мне кто-нибудь проявит материнские чувства. Делая подарок, я хотела получить взамен любовь своей учительницы. В то время я очень уставала. Так мне стало ясно, что не стоит ожидать от людей слишком многого.

В результате я обратилась к Иисусу, который мистическим образом присутствовал в храме. Я знала, что любовь существует. Единственная проблема состояла в том, что у людей любви было слишком мало.

Я проецировала свою потребность в любви на Иисуса в самом начале подросткового периода, когда мне исполнилось тринадцать лет, и начала испытывать к нему романтическое влечение. Я изливала ему душу в храме, приходя туда на переменах и в обед. Иисус должен любить меня, даже если не любит больше никто, и наша воображаемая дружба процветала. Это было моим вариантом взаимоотношений с Божественным: я любила Иисуса, хотя никогда его не встречала, не знала, как он выглядит, и не имела представления о том, кто он на самом деле.

Эти отношения спасли меня от черствости, что могла бы поселиться в сердце. В них была радость всех моих наполненных романтикой подростковых лет. Они помогли мне выжить. И когда появились дешевые картинки с изображением Иисуса, указывающего прямо на зрителя со словами «Да, ты, я хочу тебя!», мое сердце таяло от этих слов, и я отвечала: «Да! Да, Иисус! Я прощу мать и отца, братьев и сестер – весь мир прощу – и последую за тобой!» Я приколола картинку к боковой стене гардероба и ежедневно молилась перед ней на коленях; мое сердце трепетало от растущей уверенности, что однажды я стану монахиней, настоящей возлюбленной Христа.

ТАК ПРОШЛИ мои первые два года в Австралии. Гормоны уже начали работу в организме моей сестры: несмотря на то что она была младше, месячные у нее начались, по крайней мере, на полгода раньше, чем у меня. Однажды она обнаружила на трусах кровь и в страхе побежала к матери, но та спокойно ей объяснила, что это указывает на возможность в будущем иметь детей. Ее научили носить хлопковые прокладки – старый, тонкий, хорошо впитывающий материал для подгузников, – которые надо было прикалывать к внутренней стороне трусов. Я чувствовала себя хуже сестры и часто пряталась в густой кипарисовой изгороди, недалеко от дома, исследуя свои трусы. В отличие от меня сестра казалась более сексуально раскрепощенной и привлекала внимание, будучи удивительно красивым подростком. Я никогда такой не была, всеми силами подавляя свою сексуальность и чувствуя себя неловко в присутствии мальчиков и мужчин.

У меня месячные начались летом, когда мне было уже тринадцать, и произошло это при довольно неприятных обстоятельствах. На ферме, недалеко от моря, жила большая семья голландцев, хороших знакомых моих родителей. Они согласились, чтобы я пожила у них неделю. Вечно занятая хозяйка дома была крепкой немногословной женщиной с теплым, немного хрипловатым голосом и добрым сердцем. Мы несколько раз ходили на пляж, и однажды я решила отправиться туда на велосипеде, взяв с собой ее младшего ребенка, мальчика лет трех. Она собрала нам еды, и мы отправились в путь. Проведя на солнечном пляже около двух часов, мы решили возвращаться. Однако я не помнила, в какую сторону нам надо поворачивать на шоссе. Оба направления казались знакомыми. Я решила поехать направо, хотя очень волновалась, зная свою способность все делать не так. И только добравшись до самого конца дороги – то есть до конца полуострова, – я убедилась, что еду не в ту сторону. Теперь-то я знала правильное направление, но чтобы вернуться домой, нужно было проехать огромное расстояние! Во второй половине дня движение на дороге стало опасным, а я была готова свалиться от усталости. Однако нужно было спешить: сердце колотилось, ноги изо всех сил крутили педали, а глаза воспалились от усталости, жары и стыда.

И вот, наконец, мать моего подопечного, который все это время молча просидел на багажнике, живо подхватила мальчика и опустила на землю. А потом она заметила еще кое-что: задняя сторона моего платья была выпачкана кровью. Она попросила снять его и подыскала на замену одно из платьев дочери. Она не ругалась и не требовала привести себя в порядок; она просто замочила платье, юбку и трусы в холодной воде, а затем опустила их в мыльный таз на заднем дворе, где работала до нашего возвращения.

Благодаря ее заботе вскоре я пришла в себя. Хотя говорила она очень мало, ее отношение и действия имели гораздо большее значение. Я была испугана видом женской крови, но ее легкое отношение к ситуации указывало на то, что женственность – это хорошо. Она не знала лишь того, что это мои первые месячные. Я получила чистую сложенную тряпку, две булавки, чтобы приколоть прокладку к трусам, и испытала облегчение, одев чужое платье, пока мое собственное сохло на веревке.

Моя первая менструация могла бы пройти и лучше, но все могло быть и хуже, начнись месячные в присутствии матери. Мать звала своих дочерей «неряхами», когда у нас были месячные или когда проявлялась наша женская природа. Возможно, чужая юность напоминала ей о том, какой «плохой» она была сама. Однажды я задела ее чувство пристойности, когда лениво прислонилась к дверному косяку, наблюдая за мужчиной, чинившим в доме водопровод.

«Ах ты, грязная тряпка! – ядовито проговорила мать внезапно охрипшим голосом. – А ну перестань выставляться перед рабочим!»

Она говорила на голландском языке, поэтому водопроводчик не обратил на ее слова внимания. Я с удивлением взглянула на себя, внезапно осознав предосудительность своей позы и ощутив вину. На глаза навернулись слезы, я ругала саму себя, но дело было сделано. В подростковый период я нуждалась в матери, к которой можно было бы прийти за защитой, но вместо этого она нападала на меня сама.