Евреи государства Российского. XV – начало XX вв. - Илья Бердников Страница 18

Вчитаемся в текст: невольно попадаешь под обаяние «витийского краснословия» автора. И не современно ли звучат, к примеру, такие его словосочетания-кальки, как «богом дарованный талант», «слабая комплекция», «фамилиарное обхождение», «неискусство пера», «великий вождь» (это о Петре I) и т. д. Отметим, что лексика, риторические приемы и даже композиция его дедикации станут как клише широко использоваться в русских посвятительных письмах XVIII – середины XIX веков…

Вице-канцлер часто называл себя учеником Петра Великого и настойчиво проводил в жизнь его преобразовательные планы. Но, пожалуй, главным правилом царя, затверженным Шафировым, была оценка человека не по его «знатности», а по «годности» (что, кстати, отразилось в знаменитой «Табели о рангах», 1721). При этом Петр Павлович не только сознавал, что сам «годен» для России, но и страдал непомерным честолюбием, граничившим со своего рода фанаберией. Особенно оскорбляло его то, что он оказался в формальном подчинении у канцлера Г. И. Головкина – отпрыска древнего рода, но, по словам историка, «декоративного ничтожества».

Обида вице-канцлера была тем понятнее, что в то время как он, тонкий и знающий Шафиров, изобрел хитроумный код дипломатической шифрованной корреспонденции на разных европейских языках, его сиятельный патрон даже не знал ни одного иностранного наречия и изъяснялся с заезжими послами исключительно языком жестов. Между канцлером и не желавшим повиноваться ему вице-канцлером вспыхивали постоянные ссоры. Их соперничество проявлялось даже в том, что свои хоромы в Петербурге Шафиров стремился сделать богаче головкинских и торжествовал, когда число его слуг превзошло дворню ненавидимого им канцлера. Современник сообщает, что однажды в канцелярии Коллегии иностранных дел Шафиров обозвал сотрудников «ушниками», «бездельниками» и «креатурами канцлеровыми», а затем «осердясь, встав, пошел вон и, остановясь в дверях, говорил канцлеру с криком, что, де, ты дорожишься и ставишь себя высоко, я, де, и сам таков». Приходится признать, что Петр Павлович подчас не останавливался и перед рукоприкладством. Известно, что в мае 1719 года, разволновавшись из-за ссоры с канцлером, он нещадно избил старейшего секретаря Коллегии И. А. Губина. Писатель XIX века А. О. Корнилович сказал о Шафирове: «Обширный умом и познаниями, сановник совершенный, если б умел обуздать пылкий дух».

Петр Павлович не мог похвастаться «породной честью», но выдающиеся способности выдвинули его в число самых видных сподвижников царя; с ним рады были породниться и самые знатные боярские роды – дочери его были выданы замуж за князей Голицыных, Долгоруковых, Гагариных, Головиных, Хованских. Но и им, крещеным еврейкам, нет-нет да поминали их нерусское происхождение. Мемуарист рассказывает, что как-то на ассамблее одна из дочерей Шафирова пыталась было отказаться от предложенной царем чарки водки. «Я тебя выучу слушаться, жидовское отродье!» – прорычал взбешенный Петр и отвесил строптивой девице две увесистые пощечины. Больше она от царского угощения не уклонялась.

Волею судеб свершилось так, что с высот своей блестящей карьеры Шафиров был низвергнут в бездну. При этом антисемитизм хотя и не доминировал, но явственно присутствовал в происках врагов Шафирова, обвинивших его в 1722 году во многих тяжких грехах. Тогда в Сенате схлестнулись интересы Шафирова и всесильного «полудержавного властелина» А. Д. Меншикова (они, видимо, не поделили барыши от совместной беломорской компании). Клевретже Меншикова Г. Г. Скорняков-Писарев, обвинив вице-канцлера в казнокрадстве и незаконной выдаче жалованья брату Михаилу Шафирову члену Бург-коллегии, присовокупил к сему еще и сокрытие своего еврейского происхождения. Как раз в этом пункте Шафирову удалось оправдаться: он сослался на знакомство государя с его крещеным отцом, который получил дворянство еще при царе Федоре Алексеевиче. Однако ему вменялось в вину и казнокрадство, и завышение почтовой таксы, и укрывательство беглых крепостных. Действительно ли проштрафился здесь Шафиров? Да, проштрафился. Но ведь известно, что корыстолюбие было свойственно почти всем без исключения «птенцам гнезда Петрова». Как об этом точно сказал литератор Я. А. Гордин, «воровали и выходцы из старой знати, и «новые люди»… Последние десять-пятнадцать лет петровского царствования – непрерывная череда следствий, пыток, казней… Незапятнанными оставались единицы». Генерал-прокурор П. И. Ягужинский откровенно признавался царю: «Все мы воруем, все, только одни больше и приметнее других!» Если сравнить, к примеру, стяжательство Шафирова с аппетитами алчного, самого приметного казнокрада той поры А. Д. Меншикова, то оно покажется сущим пустяком. Крупных грехов за Петром Павловичем не обнаружилось. А пострадал он из-за своего чудовищного самомнения и вздорного характера; при разборе дела учинил в Сенате безобразный скандал, чем грубо нарушил регламент, что по существу и стало главной причиной его опалы. Петр грозно повелел: Шафиров «казнен будет смертию без всякия пощады, и чтоб никто не надеялся ни на какие свои заслуги, ежели в сию вину впадет».

Первые страницы книги П. Шафирова «Рассуждение о Северной войне». 1722

Вот как описывает сцену казни замечательный русский историк С. М. Соловьев: «15 февраля, рано утром, Кремль уже был наполнен народом… Осужденного в простых санях привезли из Преображенского приказа; при прочтении приговора сняли с него парик и старую шубу и взвели на эшафот, где он несколько раз перекрестился, стал на колена и положил голову на плаху. Топор палача уже взвился в воздухе, но ударил по дереву: тайный кабинет-секретарь Макаров провозгласил, что император в уважение заслуг Шафирова заменяет смертную казнь заточением в Сибирь. Шафиров поднялся на ноги и сошел с эшафота со слезами на глазах. В Сенате, куда привели Шафирова, старые товарищи жали ему руки и поздравляли с помилованием, но Шафиров оставался в мрачном расположении духа; говорят, что когда медик, опасаясь следствий сильного потрясения, пустил ему кровь, то Шафиров сказал: «Лучше бы открыть мне большую жилу, чтоб разом избавить от мучения».

Царь смилостивился (если, конечно, можно назвать милостью лишение чинов, орденов, титулов, всего движимого и недвижимого имущества): он не только даровал Шафирову жизнь, но и заменил ссылку в Сибирь на Нижний Новгород. Ссыльный содержался там «под крепким караулом», где ему со всей семьей отпускалось на содержание всего 33 копейки в день.

Положение Петра Павловича изменилось в лучшую сторону только после восшествия на престол Екатерины I, которая к нему явно благоволила. Шафирову были возвращены не только чины и регалии, но и большая часть конфискованного имущества. В 1725–1727 годах он занимал видный пост президента Коммерц-коллегии. Памятуя о его литературных способностях, императрица поручила ему писать историю царствования Петра I (труд этот остался незавершенным).

После вынужденной отставки при императоре Петре II (1727–1730) Шафиров оказался вновь востребованным во времена Анны Иоанновны. К его помощи прибегают для создания антитурецкой коалиции. Шафиров получает назначение в Персию полномочным послом (1730–1732), где подписывает так называемый Рештский договор между Россией и Персией о совместных военных действиях против Оттоманской Порты. В 1733 году он был пожалован в сенаторы и вновь назначен президентом Коммерц-коллегии, оставаясь на сем посту до конца жизни. Талантливый дипломат, он в 1734 году участвует в заключении торгового договора с Англией, а в 1737 году – Немировского трактата.