Владимир Мономах - Борис Васильев Страница 18

— Уже, великий князь.

— Что значит «уже»? — нахмурившись, спросил Всеволод.

— Это значит, что твое повеление исполнено.

— Кем исполнено?

— Добрыней, великий князь.

— Как?

— Одной стрелой.

— Молодец! — воскликнул Всеволод.

— Молодец, — подтвердил кто-то и из свиты.

— Жалую ему потомственное дворянство в роду его на века! — громко и торжественно возвестил великий князь Киевский.

Пожалованный потомственным дворянством Добрыня об этом и ведать не ведал.

Доставив раненого Ратибора до личной дружины Мономаха, он стребовал с дружинников свежего коня, перевалил на него обмякшего побратима, сказал Прославу, что князь Смоленский остался без прикрытия спины и левой руки, — воевода тут же выслал князю двух собственных охранников, — и помчал побратима дальше — к князю кривичей. И доставил. И, кажется, вовремя.

— Вылечу, — сказал ведун, оглядев раненого. — А ты к Мономаху возвращайся.

— Не могу, — Добрыня вздохнул. — Это побратим мой до гроба.

— Стрела… — задумчиво молвил князь кривичей. — Судя по метке, наша — смоленских кривичей. Видишь эти метки, Добрыня?

— Вижу. Я убил супостата, — сказал Добрыня.

— Правильно. Только дело вот в чем: супостата того великий князь прислал с устным повелением. Правда, он с коня упал, загнал его, ничего толком сказать не мог, бормотал что-то несусветное.

— Что? — насторожился Добрыня. — Что бормотал? Я личный охранник Мономаха, князь Воислав, мне знать можно.

— А то, что великий князь повелел убить кого-то… И стрел у меня попросил. Свои он переломал, когда с коня падал. Это — одна из них.

— Так он же в князя Мономаха стрелял! Ратибор прикрыл князя своим телом!

— Вот оно что… — Воислав нахмурился.

— Так вылечишь моего братушку, князь Воислав?

— Вылечу, если мешать не будешь.

— Вечным твоим должником буду…

— Не мешай. Ступай, я сказал.

Добрыня, понурив голову, вышел.

Как лечить от своей же, кривичской, стрелы ведун знал. Но не мог понять, почему эта стрела целила в Мономаха — наследника и первенца великого князя.

Не один день потом размышлял Воислав о том, что случилось. И наконец пришел к выводу.

Итак, великий князь Киевский, проводив посольский обоз во главе с любимым сыном, одновременно посылает в Смоленск личного гонца с устным посланием. Почему с устным — не письменным? Допустим, потому, что насторожен слухами об убийцах, которых разослал повсюду герцог Вильгельм с одной задачей: найти и уничтожить королеву Англии Гиту — об этом говорил Воиславу сам Смоленский князь.

Гонец загнал коня, ударился головой и малость стронулся с разума. Он даже разговаривать не мог — пришлось его в бане пропарить и дать ему отоспаться. Но и это не помогло. Кое-как гонец выдавил из собственной памяти одно: он должен поразить стрелой…

— Кого? — был задан ясный вопрос. — Кого поразить-то?

— Врага! — выпалил радостно.

Слишком радостно, как сейчас понимал ведун.

Враг. Знакомое слово. У всех оно на устах. А причина — беглецы и паникеры из европейских царств. Ради оправдания собственной трусости доходят они до истерики.

Не мог великий князь Киевский позволить себе поддаться этой массовой панике. Значит, гонца он послал в Смоленск по каким-то иным причинам, и причины эти запутались в искривленной страхом памяти гонца — страх всегда притупляет рассудок. Вот почему расспрашивать его было бесполезно. А теперь расспрашивать следует только собственную память.

Князь кривичей закрывал глаза, чтобы восстановить все, что он знал и о чем догадывался, и чтобы отбросить все, не имеющее отношения к происшедшему событию.

Итак, Мономах…

Основные черты: влюбчивость, честность, верность, убежденность, мечтательность. Влюбился в горничную своей сестры — так передавали… Храбр до самозабвения. Любит охоту, но — не убивать. Однако один на один убил барса. Никому о том не сказал, но все равно об этом скоро прознали. Да и на личный стяг поместил князь черного барса на красном фоне. Что ж, гордость вполне естественная… Хорошо начитан, многое знает, охотно слушает странников, монахов, беженцев. Что еще?.. От них узнал о конунге норманнов Вильгельме и, конечно, о Гите Английской. Похоже, заочно влюбился. Горничная сестры, конечно, тут же из его памяти выскочила.

Что ж, если так, то об этой своей влюбленности Владимир — возможно! — рассказал отцу. А великий Киевский князь на то и великий, чтобы думать не о романтических бреднях своего наследника, а о союзах с зарубежными странами: Русь-то издревле торговлей живет. Возможно, князь Всеволод и оборвал сына: не пристало, мол, наследнику думать о какой-то там Английской королеве, его долг — укреплять династические связи с европейскими монархами. И невесту отец ему уже приглядел — из Австрийского Дома. Владимир сам об этом тогда рассказал, когда в Смоленск примчался. Не в себе был. Мечтатель. Наивный мечтатель. Спросил беспомощно: «Что мне делать?» Воислав ответил тогда что-то вроде: «Не быть норманну Вильгельму Английским королем. А тебе — быть. Либо Английским королем, либо Русским царем». Зачем так сказал? Хотел подбодрить? Нет. Изнутри почувствовал. Наитие.

Теперь — великокняжеский гонец. И с коня упал, и стрелы поломал, и малость умом тронулся. И одно талдычит:

— Убить…

Кого именно? Врага. И при этом стреляет в Мономаха. Но мог ли великий князь считать врагом собственного сына? Да не просто сына, а еще и наследника, преемника своего. Прежде всего — преемника предусмотренных торговых соглашений с монархами за рубежом. Ему невесту подбирают, а он, видите ли, размечтался о Гите Английской. Что ж, с такими, как он, и не такое случается. Влюбляются заочно и при этом яро отстаивают право на свою любовь. И спасать ее отправляются. И… И весть донеслась: Добрыня получает потомственное дворянство за то, что убил… личного гонца великого князя. За что ж такая награда? А за молчание. За то, что спрятал концы в воду. И болтливым языкам не за что зацепиться. Ведь об Английской королеве знает вся Европа. И все ей сочувствуют.

Значит, стрела предназначалась Гите…