Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов Страница 18

«Приготовьтесь завтра к дальнему путешествию, – объявил он мне. – Чтобы у ливийцев не возникло вопросов, скажем им, что мы пригласили вас на охоту. Понимаете, на охоту».

Проблем не возникло. Утром поблизости нас ожидала другая машина с английским переводчиком. Мы отправились в сторону Тобрука.

«Надеюсь, мы не в Египет едем?»

«Забудьте о Египте, – ответил рыжеволосый мужчина с улыбкой на лице, когда он заметил мое волнение. – Мы едем на военно-воздушную базу Великобритании. В советском посольстве в Триполи уже проявляют активность, требуя вашей выдачи. Вам опасно здесь оставаться».

Много позднее я узнал, что наше флотское командование оказывало давление на ливийские власти, требуя моей выдачи. Якобы во время побега я убил дежурного матроса. Так что они требовали выдачи не беглого моряка, а уголовника. Мне было только любопытно, кто согласовал эту «утку» с КГБ. Вряд ли это было так. Потому что, в таком случае, возникала деталь, которая не увязывалась с моей «легендой». Хотя ни британцы, не американцы не поверили в это «убийство».

На родине мое дело раскручивали пошагово, как было запланировано. Только двое-трое людей знали правду о Туманове. Все остальные поверили в предательство. Следственный аппарат крутился вовсю.

Двадцать лет спустя, я узнал от своего друга детства Толи Яссявы, который тем временем стал начальником крупного строительного управления, какую путаницу вызвал мой побег с корабля.

В ноябре 1965-го он служил вподразделение пропаганды Советской Армии, и его вызвали к офицеру военной контрразведки. В помещение, кроме хозяина кабинета, находились двое офицеров в морской форме. Толю расспросили обо всем, что касалось нашей дружбы. Спустя два часа ему нехотя дали понять, что их интерес возник в связи с моим внезапным побегом. Яссява объяснил контрразведчикам, как он позже признался мне, что полностью исключает мое дезертирство. На его взгляд, «речь могла идти только о несчастном случае».

Толю допрашивали с утра до ночи. В казарму специально пришел офицер, чтобы обыскать его шкафчик, и изъял все письма, которые я писал своему другу. Они интересовались всеми деталями о моем окружении и знакомых. Офицер контрразведки затем еще дважды детально беседовал с ним, чтобы выяснить все возможные детали.

После освобождения из армии Толю пригласили в районный отдел КГБ по месту прописки. Ему проиграли отрывок передачи «Радио Свобода» с участием некого Шульгина. «Вам голос знаком?» «Да, – растерянно ответил мой друг. – Но это никакой не Шульгин, а Олег Туманов». «А письмо Туманову напишете?» – задали вопрос Толе. «Конечно». «А не лучше ли, если напишет Татьяна Бавыкина?». Я был влюблен в Татьяну и, по всей видимости, ответственный оперативный офицер хотел использовать это обстоятельство, чтобы вернуть меня на родину. Толя согласился: «Да, пожалуй, будет лучше, если Олегу напишет Татьяна».

После этого его оставили в покое. Так же как, идею с письмом.

Толя признался мне, что вначале его поразило мое исчезновение и, еще больше, мое появление на «Радио Свобода». Он просто не верил в мое предательство и с самого начала пришел к заключению: «Олег, убегая, вероятно действовал по поручению контрразведки. КГБ вероятно, создает ему легенду, чтобы блокировать следствие со стороны врага». Он угадал. Моих родителей тоже допросили. Толя часто навещал их. Он помнил, как тяжело переживала моя мать, которая считала, что навсегда потеряла меня. Отец был более сдержан. Толя полагал, что, возможно, мой отец догадывался или его вовсе одного посвятили в мотивы моего длительного отсутствия.

Как бы там ни было, я тяжело переживал, как себя в это время чувствовали мои родители.

Но вернемся в Ливию и мой путь с британцами на военно-воздушную базу.

Во время Второй мировой войны на севере Африки проходили ожесточенные бои между фашистскими дивизиями и объединенными войсками союзников. Когда я бежал по дюнам в пустыне несколько дней назад, я заметил следы прежних боев: множество ржавых гильз, обвалившиеся окопы и остатки колючей проволоки. По дороге на базу я увидел по обе стороны дороги солдатские кладбища с могилами английских, итальянских и немецких солдат. Военный атташе возлагал по пути цветы на могилы погибших в войну соотечественников.

Проехав территорию печальной памяти, мы остановились на стоянку. Прямо у дороги англичане приготовили закуску и открыли бутылки с минеральной водой. Внезапно лицо военного атташе искривилось, будто он увидел вблизи нас ядовитую змею. Когда я спросил его, в чем дело, он показал рукой на промчавшийся мимо нас черный лимузин. Посольская «Волга» с дипломатическими номерами. Что она здесь делает?

Но наша паника не оправдалась. Мы быстро упаковали еду и вернулись в машину, чтобы побыстрей умчаться.

До въезда на военно-воздушную базу Эль-Адам, переводчик обратил мое внимание на пушки по обе стороны ворот:

«Узнаете?»

Я пожал плечи, в недоумении.

«Это советские противотанковые пушки калибра 45 мм, которые немцы взяли в качестве трофеев вблизи Москвы и перебросили сюда, чтобы стрелять по нашим солдатам».

На этой военной базе, где размещались эскадрилья бомбардировщиков типа «Вулкан», я находился около 24 часов. Я с удовольствием принял ванну. В ливийском гарнизоне из-за нехватки воды даже умыться было сложно. Ужинал я вместе с генералом – командиром военно-воздушной базы, познав весь комфорт, который англичане устроили себе посреди пустыни. Генерал преподнес мне еще один неожиданный подарок – чемодан и настоящий английский свитер, который я носил еще много лет. Меня встретили с уважением и понятным удивлением, но ненавязчиво.

Я узнавал новый и совершенно незнакомый мне мир. Все было абсолютно не так, как у нас. Нетрудно было разобраться с шампунями и различными сортами сигарет. Гораздо сложнее было освоить иную систему человеческих ценностей, морали и правовых норм. Мне понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть и научиться понимать западную жизнь. При этом я учился на собственных ошибках, который порой оказывались очень болезненными.

Помимо этих трудностей, новая жизнь принесла с собой много интересных открытий. Например, в области русской культуры, которую строго запрещала навязанная народу строгая советская цензура. Меня завоевали книги Набокова, Пастернака, Солженицына, песни Галича. Мне открылся доступ ко всему этому, как каждому живущему на Западе человеку.

Я не был стеснительным по своей натуре. Мне хватало энергии, чтобы впитывать в себя все новое и неизвестное. Я не избегал задавать вопросы, если мне что-то было неясно. Через три-четыре месяца я уже достаточно обжился, чтобы почти не вспоминать Москву. Под конец первого года я стал типичным русским эмигрантом на Западе.

… Но наутро после моего прибытия на военно-воздушную базу ко мне в комнату с озабоченностью вошел переводчик:

«Олег, опять возникли непредвиденные трудности».

Шокированный его словами, я опять подумал, что меня вернут в Каир.

«Британский министр иностранных дел планирует визит в Москву. Лондон хотел бы в данный момент избежать любых затруднений с Кремлем. Понимаешь? Ваше посольство в Триполи намекает, что им известно о твоем пребывании на территории военно-воздушной базы Эль-Адам. Они требует встречи с тобой».