Евпраксия - Александр Антонов Страница 16

— Эка забота! Поди, длани обожгла? Нет бы меня позвала.

Князь и княжна были словоохотливы, и завязалась между ними весёлая беседа.

— И ты поймал бы мне звезду?

— Да уж словил бы. Однако скажи, когда батюшкин наказ приступим исполнять.

— Я уж и забыла какой.

— Ой, лухтишь, Евпракса, ленью одержимая. А кто будет немецкую мову учить?

Анна подумала, что лучше бы после трапезы ею заняться. Тоже не статочное дело. Сказала о том:

— Ты уж, родимая, уважь братика, пока у него душа горит.

— Перечить не буду, матушка, — согласилась Евпраксия. — Не спать же снова до вечерней зари.

И началась для юной княжны другая нелёгкая справа. И занималась она с Вартеславом просторечием, пока солнце к заходу не потянулось. Тут Евпраксия сама позвала Анну в светлицу.

— Матушка, раз уж затеяли потеху, доведём её до конца.

Анна ждала сей миг. А как поднялись наверх, первым делом руки у дочери осмотрела. Она ещё утром подумала ногти немного остричь, пальцам урону меньше будет. А как привела всё в порядок, так вновь наступили часы танца.

— Всё повторяй за мной: силу удара, движение ног. Ошибок не замечай, сами уйдут.

— Запомнила, матушка, — ответила Евпраксия. А упорства ей было не занимать. Она подумала, что чему научится, то за плечами не носить. И ежели придёт беда на чужбине, что ж, она обнажит свой «меч».

И потекли дни. Они мелькали, словно последние льдины на Днепре в половодье — пролетела, и нет. И с каждым днём княжна становилась увереннее в себе, искуснее, сильнее, стремительней. Нет, не прошло даром то, что она ловко лазила по деревьям, что быстро бегала, что дальше сверстников бросала в реку камни. Однажды, уже через две недели со дня приезда в Предславино, когда присели отдохнуть, Анна как-то торжественно сказала:

— Вот ты и научилась оберегать древо девственности. Никто не сорвёт с него ранний плод, ежели ты не позволишь.

А занимались они до этого часу несколько дней тем, что Анна учила Евпраксию, как связывать крылья птице похоти, а если к тому будет нужда, и убивать её в посягателе. Эта наука далась Евпраксии с трудом. Её угнетало смущение от обнажённости того, чему учила мать. Княжна пыталась отбояриться от занятий, но Анна сумела-таки убедить дочь, что сие есть самое главное в том, чем они занимались. Когда же Анна сочла, что дочь способна защитить себя от насилия и надругательства, сказала, как завет:

— Да упаси тебя Всевышний от действ в угоду злому умыслу. Не унижай себя, носи голову гордо и оставайся сама собой.

— Спасибо, матушка. Твоей науки и милости никогда не забуду.

Покончив с уроками иранской магии, Анна попросила Вартеслава:

— Теперь, княже, возьмись с усердием за Евпраксу и за меня немецкой речи учить.

— Да тебе-то, матушка княгиня, зачем чужое слово?

— А для кумовства, — пошутила Анна.

— Ладно уж, научу вас обиходному говору, а познать больше и года не хватит.

Однако Анна сказала о себе для красного словца и не мешала Вартеславу и Евпраксии полными днями ворковать по-чужому. Княжна и тут оказалась прилежной ученицей. Она легко открывала для себя смысл сказанного Вартеславом и повторяла вопросы, ответы. С каждым днём ей было интереснее и даже забавнее заглядывать за глухой забор чужой речи.

И прошёл месяц пребывания киевлян в Предславине. Всё, что было задумано Анной, что наказано Всеволодом, было исполнено и обретено. Вартеслав уложил в две перемётные сумы достояние своего отца, князя Святослава, добытое им в сечах с половцами. И можно было возвращаться в Киев. Как раз к намеченному дню из стольного града примчал гонец с повелением великого князя возвращаться домой.

— И сказал князь-батюшка ещё о том, что завтра в Предславино явится князь Владимир с малой дружиной. Сказывают, ходил он с Ростиславом в степи на отгонные пастбища за диковинными животными, — добавил гонец.

У Евпраксии в душе вспыхнула радость. Ей были любезны оба брата. Но князя Владимира она любила сильнее с детских лет.

А в княжеских покоях началась суета, потому что княгиня Анна считала важным долгом встретить желанных близких достойно.