Евпраксия - Александр Антонов Страница 15

Евпраксия смотрела на матушку зачарованно. Никогда она не видела её такой похожей на молодую кису, играющую с мышкой. Евпраксия было смешно и пугливо, «Господи, да разве я смогу когда-нибудь так!» Но оторопь была короткой. Евпраксия забылась и неотрывно следила за полётом рук матушки, за её движениями. И всё это показалось ей неким древним танцем. Легко и точно нанося удары во все гнезда, она была неутомима. Сила полёта «стрел» прирастила, они мелькали и иногда были невидимы в пологе. И неведомо было, какую цель Анна поразит в следующий миг. Истукан кружился, взлетал, а Анна продолжала безошибочно разорять гнезда, где таились птицы зла и насилия, птицы похоти. И прошло, может быть, час или больше, когда Анна наконец остановилась, но не от усталости, а исчерпав наглядный урок. Матушка даже не вспотела. И то удивило Евпраксию больше всего. Ведь только степные кони могут скакать часами и оставаться сухими. Всё-таки дочь спросила:

— Матушка, ты утомилась? Не надо бы. Я как в тёмном лесу побывала: сказочно, а непонятно.

— Полно, доченька, это не лес и не сказка. Тут всё просто. И я не утомилась. А показала я тебе то, чему ты в малой толике должна научиться.

— Ой нет, матушка, такое мне непосильно.

— Посильно, коль прилежна будешь. И всего-то две недели от зари до зари. И ты ещё обойдёшь меня. И запомни, что тебе легче, чем было мне. Осана ведь только поведала о птицах и о гнёздах. Показала, где их найти. И я сама копила умение. У меня не было истукана, я всему училась украдкой.

— Матушка, но ты другая, ты сильная, а я...

— Полно, Евпракса, не серди меня! Уж я ли твоей резвости не знаю. В тебе дюжина таких, как я. И равных среди сверстниц нет. Не ты ли векшей на деревья в Берестове взлетала? А кто тебя в беге обгонит? Ты и с отроками тягалась: кто дальше палку или камень на Днепре забросит.

— Но стрелы я не пускала. И коня на скаку не сдержу.

— И я не управлюсь с ним. Да кончим воду толочь в ступе. Мне лучше знать, что ты стоишь, родимая. А теперь вставай рядом и делай как я. Сожми вот так длань, выпусти два перста. И помни, что они у тебя крепче дерева. Повтори: крепче дерева, крепче камня!

— Крепче дерева, крепче камня.

— Теперь ударь в мои ладони. — И Анна выставила руки перед Евпраксией. — Ударь же! Правой и левой, правой и левой!

— Но, матушка, тебе будет больно.

— Я стерплю. Ударь же!

Евпраксия вяло ударила правой рукой и совсем неохотно левой. Анна улыбнулась:

— Плохо, родимая, а ты можешь лучше. Ну, ещё раз.

Евпраксия стояла перед, Анной виноватая и жалкая. На глазах у неё появились слёзы.

— Не заставляй, матушка! Не заставляй! — закричала она.

— Ведаю: ты мягкосердная. Но и это нужно одолеть. Ударь же!

И что-то изменилось в лице Евпраксии. Анна пока не знала, не поняла, но почувствовала: сейчас разразится буря. Да так и было. Княжна знала, что ослушаться матери не следует. Ведь она желает ей добра, жаждает защитить её перед лицом грозящей опасности, а она придёт неизбежно. Однако ударить мать, даже на пользу учению, она не могла. А вот недруга... Недруга она бы попыталась наказать, насколько хватило бы сил ударить, свалить, растоптать. И в её пылком воображении возник образ печенежского князя Акала, который пытался надругаться над её матушкой. Евпраксия стремительно повернулась к истукану увидела в нём ненавистного Акала и с силой, раз за разом нанесла несколько ударов в виски, в шею, под сердце и чуда, где у христианина душа. Пальцы пронзила острая боль, она готова была закричать, но стиснула зубы и продолжала наносить удары по гнёздам, где таились коварные птицы, пока Анна не обхватила её за плечи и не отвела от истукана. Она усадила дочь на скамью, покрытую алым бархатом, и принялась гладить её по голове. Евпраксия плакала, но, как показалось Анне, не от боли в пальцах, в руках, а от внутренней раны, нанесённой ей жестоким расставанием с детством. Княгиня дала дочери выплакаться, растёрла ей пальцы, избавив от боли, и тихо сказала:

— Ты разумница, родимая. Ты прошла муки. И я знаю, на кого ты ополчилась. Так и нужно, только так!

Мать и дочь посидели молча. Им было хорошо. Княгиня подумала, что, может, напрасно затеяла утруждать Евпраксию: не к диким же народам она уезжала. Однако Анну одолели сомнения. Бесспорно, она должна научить дочь защищать свою честь. Что ж, Анне суждено будет узнать, что её дочь окажется среди таких же дикарей без чести и совести, каких и в племенах кочевников мало. И пока Анна решала, нужна ли её дочери иранская магия, Евпраксия сама выбрала путь.

— Матушка, давай начнём с малого. Я пообвыкну, а там и впрягусь.

— Так и будет, — согласилась Анна. — Встанем рядом, я начну, а ты повторяй. Нам только сладиться.

Анна взяла Евпраксию за руку, они встали к истукану. И княгиня нанесла ему лёгкие удары: правой, левой.

— Вот так, легко и точно...

— Исполню, матушка, как сказано.

Нанося удары следом за Анной, Евпраксия повторяла за ней слова: «тут жизнь», «тут сон», «тут похоть». И полетели по кругу две пары красивых и лёгких, как крылья чаек, руте. И ноги их были в затейливых движениях вокруг истукана. Анна посылала свои стрелы точно в цель. Евпраксия то и дело огибалась, ноги спотыкались на ровном месте. Но это её уже не раздражало и не смущало, а забавляло. И пришла весёлость, пришло состояние, в каком её душа пребывала постоянно. Ошибаясь, она смеялась над собой. Анна тоже смеялась от возбуждения. И незаметно она повела игру по своему разумению, всё убыстряя и убыстряя полёт стрел. Наконец она заметила, что с каждым ударом Евпраксия всё точнее находит цель. «Жизнь, сон, зло, страсть» звучали в её устах всё увереннее. Анна следила за каждым движением Евпраксии и вскоре поняла, что у неё всё получится и она овладеет иранским искусством самозащиты. Но Анна сдерживала свою радость, зная, что они пока лишь играют, зная, что придёт острая боль в руке, придёт усталость, от которой захочется упасть и лежать часами без движения. Всё это надо было пройти и лишь тогда благодарить Бога за то, что вложил в Евпраксию мужество и терпение.

Наступил полдень. Анна это заметила, посмотрев на солнце, поднявшееся в зенит. Пора было отдохнуть. Анна обняла дочь и повела к окну.

— Ты устала? — спросила Анна.

— Да, матушка, — ответила Евпраксия.

— Это хорошо. Тем отраднее будет покой. Да пищи вкусим, потому как голодны. Идём в трапезную. — Обнимая дочь, Анна заметила, что она лишь малую толику покрылась потом. И не удивилась. Ей просто было приятно знать, что дочь, как и она, не потлива.

В трапезной Анну и Евпраксию поджидал князь Вартеслав. Стол был закрыт. Жбан с сытой, принесённый из погреба, отпотел.

— Уж не почивала ли до сей поры, сестрица? — спросил Вартеслав.

— Так и было, — весело ответила Евпраксия, — потому как ночью звёзды с небушка ловила.