Павленков - Владимир Десятерик Страница 16

«Оставляю Вам текст предостережения. Копия совершенно верна оригиналу, так как текст этого материала может понадобиться, то я попрошу Вас, по миновании надобности, возвратить его мне вместе с изменениями. Статью “Новый тип” не мог достать. Отдельно книжек 65-го года не продают, а за год спрашивают 8 р. Так как оттиск ее у Вас есть, то уж Вы, сделайте одолжение, пожертвуйте им для набора, а я Вам возвращу свой, который где-то заложен. Искать теперь некогда, а время дорого. Будьте так добры, сделайте изменения поскорее. Типография обещает кончить 4-ю часть в 20 дней; но только лишь в том случае, если оригинал будет доставлен не позже воскресенья, иначе шрифт пойдет на какое-то другое издание».

Письмо, как нетрудно заметить, исключительно деловое. Никаких выражений уважения, почтения и других принятых форм заявления своего доброго отношения к адресату в павленковском письме не встретишь. Он полностью теперь на стороне сестры Дмитрия Ивановича. И письмо подписывает сухо — Ф. Павленков. В постскриптуме добавляет: «Еще одна просьба. Если Вы занесете исправленную статью в магазин, то заключите ее в конверт».

Ответ последовал незамедлительно. Он, чувствуется, был выдержан в таком же формальном духе. Дмитрий Иванович не желал делать никаких уступок. Это все явствует из нового обращения Флорентия Федоровича к Д. И. Писареву. 9 ноября 1867 года он писал: «Дмитрий Иванович, передавая мне оттиск “Нового типа”, Вы в приводимой к нему записке говорите, что не находите “ни нужным, ни удобным, ни возможным переделывать в статье что бы то ни было”, и затем оканчиваете так: “печатайте, как есть или совсем не печатайте”. Каждое из этих мест в отдельности (не говоря уже об их совокупности) показывает, что Вы смотрите на мои последние к Вам обращения как на просьбу. Но это с Вашей стороны большая ошибка. Не я желал перемен, а Вы когда-то настаивали на них. Инициатива принадлежала Вам. Вы забываете, что самая фальсификация заглавия исходила не от меня. Поэтому оборот, приданный Вами настоящему делу, для меня более чем непонятен».

Флорентий Федорович не скрывает своего раздражения. Писарев совершенно теряет интерес к изданию сочинений. Остается уже меньшая часть усилий, но ведь и от них так много зависит! Издатель все больше убеждается в том, что ему придется брать всю тяжесть ноши исключительно на собственные плечи. Даже возвратить копию предостережения Писарев не считает нужным. Поэтому Флорентий Федорович сухо добавляет в постскриптуме: «Я пришлю к Вам за копией с предостережения. На случай, если бы мой посланный не застал Вас дома, передайте листик квартирной хозяйке с тем, чтобы она отдала его тому, кто придет “от Павленкова”».

Вечером в доме у Писаревых Флорентий Федорович не удержался и высказал свою обиду Вере Ивановне. Потом и сам сожалел об этом. Ибо в ответ разразился такой град проклятий по адресу той, которая сбила с пути истинного Митюшу, что с трудом удалось отвлечь хозяйку от этой больной темы…

— Вера Ивановна, милая, а не приходила ли Вам на ум такая мысль, что Николай Гаврилович свою героиню назвал именно в Вашу честь?..

Писарева удивленно замахала руками.

— Что Вы?.. Правда, не скрою, когда первый раз читала «Что делать?», мне все время хотелось многое в характере и в поступках Веры Павловны отнести к себе… Понимала, что это негоже, нескромно, а поди ж ты, такое возомнила…

— К Писаревым Николай Гаврилович, убежден, был неравнодушен. Конечно, прежде к Дмитрию Ивановичу… Вы уж не обессудьте меня за это, сударыня Вера Ивановна… Николай Гаврилович, как мне кажется, понимал таившиеся в Дмитрии Ивановиче задатки и предугадывал его значение и влияние. Лучше всего оно проявилось в том, что на вопрос Писарева «Что делать?», которым он закончил свою статью «Базаров», Чернышевский отвечал не полемическими красотами, а целым романом. Нужно питать к человеку слишком большое уважение, чтобы облекать свои ответы в такую форму.

— Странно, что до сих пор я на это не обращала внимание…

— А вы возьмите «Базарова».

Вера Ивановна открыла первую часть сочинений.

— Да, вот именно здесь…

«Изучив характер Базарова, вдумавшись в его элементы и в условия развития, Тургенев видит, что для него нет ни деятельности, ни счастья… Весь интерес, весь смысл романа заключается в смерти Базарова… Базаровым все-таки плохо жить на свете, хоть они припевают и посвистывают. Нет деятельности, нет любви, стало быть, нет и наслаждения. Страдать они не умеют, ныть не станут, а подчас чувствуют только, что пусто, скучно, бесцветно и бессмысленно. А что же делать?.. Ведь не заражать же себя умышленно, чтобы иметь удовольствие умирать красиво и спокойно? Нет! Что делать? Жить, пока живется, есть сухой хлеб, когда нет ростбифу, быть с женщинами, когда нельзя любить женщину,

и вообще не мечтать об апельсинных деревьях и пальмах, когда под ногами снеговые сугробы и холодные тундры».

— Вы говорили, дорогая Вера Ивановна, что к себе адресовали призывы героев Николая Гавриловича. Но и он же, перечитывая писаревские вопросы «что делать?», обращал их к себе… Так и возник его роман, как послание молодым, идущим на смену Писаревым и иже с ним…

— Очень интересно, дорогой Флорентий Федорович. Зря Вы не пишете. У Вас такие живые наблюдения, ассоциации… А багаж знаний!.. Вы ходячая энциклопедия…

— Полноте Вам… Все это благодаря Вам. Я ведь так был увлечен в юные годы Писаревым, что читал все, что печаталось под такой фамилией. Еще удивлялся: вот ведь какая работоспособность у критика. Он и переводами занимается. Где-то, чуть ли не в «Рассвете», прочитал об алмазах… Возмущался еще: В подписи две ошибки, вместо Дмитрия стояла буква: «В.», а вместо «Писарев» — «Писарева»! А, оказывается, это Вы, голубушка, меня просвещали и образовывали…

— Шутник Вы, Флорентий Федорович! А вот к Мите будьте все же благосклонны. Я не могу простить ему бегства к этой безнравственной женщине. Правда, он с детства у нас мало управляемый. Очень уж самостоятельный и нетерпимый. Он никогда не шел на компромисс со своими убеждениями, с рано выработанными, собственными представлениями о совести. Я расскажу Вам впечатляющий эпизод из гимназических лет Митюши. Однажды матушка, шутя, обронила при нем по-французски, что после завершения учебы в университете такие-то и такие-то лица позаботятся об устройстве его будущности и будут ему протежировать. «Je те protégé moi-тете!» — вскричал сердито мальчик. С этой-то категорической неуступчивостью в принципах брата приходится сталкиваться и Вам, дорогой Флорентий Федорович.

— Не беда, издание собрания сочинений уже подходит к завершению. Обошлось бы только все с четвертой частью, — ответил Павленков.

Работа над другими частями сочинений продолжалась. Перечитывая статьи очередных выпусков, Павленков, как он сам впоследствии рассказывал Н. А. Рубакину, чуял, что из-за некоторых слов и фраз не может не возникнуть цензурных неприятностей для всего издания. Поэтому издатель помечает в тексте эти места и просит Дмитрия Ивановича внести поправки. Но критик не желал ничего исправлять в своих работах ради цензурных соображений.