Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев Страница 16

— А устраивает ли посла обстановка, в которую он переместился? Кстати, куда выходят окна его кабинета — на какую сторону, солнечную или теневую? Желательно, чтобы выходили на теневую — жара в Пакистане все-таки бывает лютая… А не слишком ли гремит Пешавар-роуд — очень уж много на ней бывает машин… Собираются ли советские коллеги устроить в посольстве новоселье — по старинном русскому обычаю? А?

И так далее.

Шебаршин также доброжелательно, с невинным видом отвечал им. Но в ответах его не было ни единого слова правды. Очень уж хотелось коллегам забросить в советское посольство подслушивающее устройство — желательно в каждый более-менее значимый кабинет.

Точно таким же было отношение наших разведчиков к сотрудникам посольств Штатов и Англии, и оно понятно: если это не враги, то соперники уж точно, и соперники беспощадные.

Собрания дипломатов — встречи с ними накоротке — проводил и президент Пакистана Айюб-хан. Отношения наши с ним становились все более теплыми, он разворачивался лицом к Советскому Союзу, хотя и находился под мощным прессом американцев: «американцы, — как отметил Шебаршин в дневнике, — чувствовали себя в Пакистане полными хозяевами, они вооружали пакистанскую армию, оказывали стране экономическую помощь, контролировали ее спецслужбы, поэтому от них некуда было деться, но, с другой стороны, Айюб-хан проявлял известное мужество, занимая твердую политическую позицию». Как-то Айюб-хан собрал совещание, на котором от нашей стороны участвовал посол, — и вот, как рассказывает Стукалин Виктор Федорович, из Центра Шебаршину пришло распоряжение: достать магнитную пленку с записью речей участников этого совещания.

Задание было сложное. Шебаршин обратился за помощью к Нестеренко: может быть, через МИД ему как послу удастся получить запись? Тот, человек очень осторожный, ответил отрицательно:

— Нет!

Шебаршин оказался перед сложным препятствием, которое надо было взять, иначе — и нахлобучка от начальства будет, и нахлобучка от самого себя: не сумел справиться с заданием…

В тот же день Шебаршин обратился за помощью к Стукалину.

— Виктор Федорович, мы должны послезавтра в одиннадцать ноль-ноль быть в МИДе… Помогите, пожалуйста, придумайте что-нибудь, но быть там надо обязательно.

Стукалин начал ломать голову, как же это лучше сделать. Повод должен быть и не очень серьезным, и одновременно таким, чтобы не вызывать никаких подозрений у контролирующей стороны. По серьезным поводам в МИД обычно ходит посол, в крайнем случае советник-посланник, замещающий его, а по несерьезным…

В МИДе в Стукалина был хороший знакомый Бхати, он заведовал отделом СССР; раньше Бхати работал в Москве, занимал приметную должность, сейчас сидел в министерстве, готовился к очередному посольскому назначению.

Стукалин позвонил Бхати:

— Прошу принять на несколько минут вдвоем с переводчиком… Есть необходимость переговорить.

— Нет проблем, господин Стукалин, — приветливо отозвался Бхати. — Одиннадцать часов вас устроит?

Попадание в яблочко: в одиннадцать часов им и нужно было быть в министерстве.

— Вполне, — сказал Стукалин, на том разговор и закончился.

Здание, которое занимало министерство, было построено в английском колониальном стиле: между этажами располагались антресоли, если бы не они, воздух в здании застаивался бы, жара просто бы превращала людей в некий печеный товар, а так иногда даже рождался ветерок, перебегал с этажа на этаж, от него делалось легче…

По дороге, уже в здании, им встретилось несколько знакомых дипломатов, с ними поздоровались — за руку, естественно, — и уже около кабинета Бхати Шебаршин произнес тихо, почти на ухо Стукалину:

— Все в порядке.

Это означало, что магнитофонная пленка уже находится в кармане у Шебаршина. Стукалин даже не заметил, как сработал его спутник.

Бхати встретил их приветливо, со Стукалиным даже обнялся, предложил кофе, чай — на выбор.

— Господин Бхати, отношения у СССР с Пакистаном налаживаются, становятся все теплее, советское посольство делает все, чтобы отношения эти стали окончательно дружественными, братскими…

— Министерство иностранных дел Пакистана также стремится к этому, — вставил Бхати.

— Мы благодарны за симпатии, которые вы питаете к нам, но вот какая вещь: на экранах Пакистана сейчас идет антисоветский фильм «Из России с любовью», и это нас тревожит… В фильме чересчур много выпадов против Советского Союза.

— Да, фильм такой идет, — задумчиво произнес Бхати, — я его видел, но это иностранный фильм, мы никак не можем вмешиваться…

— Ну почему же! Любая страна, на территории которой демонстрируется та или иная кинолента, имеет право делать купюры, если ее что-то не устраивает… Согласитесь, господин Бхати!

— Хорошо, — сказал Бхати, — я поговорю с министром и потом сообщу вам о результате.

Визит был окончен, дело было сделано.

Жару в Карачи выдерживали немногие. Случались дни, когда температура — даже в тени — зашкаливала за пятьдесят: нитка градусника поднималась до отметки пятьдесят два, в городе было трудно находиться. Дальновидный президент Айюб-хан понимал, что в многомиллионном Карачи хозяином является не только он, но и различные криминальные группировки, разведки разных стран (прежде всего — английская и американская), подпольные короли и так далее, и он решил построить новую столицу Пакистана. Современную. И назвать ее Исламабадом.

А пока передвинуться в столицу промежуточную, в Равалпинди, осесть там и правительственным структурам, и посольствам, а затем уже всем вместе переехать в новый, возведенный едва ли не в чистом поле, Исламабад.

От Исламабада рукой подать и до Гималаев. В Равалпинди из Карачи выехали двое сотрудников — Стукалин и Шебаршин. Надо было подобрать дом для посольства, обговорить его реконструкцию с хозяином, оформить бумаги — в общем, работы было много. И дорога была неблизкая: от Карачи до Равалпинди без малого полторы тысячи километров, цветные мухи будут бегать перед глазами, так насидишься за рулем… И жара. Жара несносная.

А от Равалпинди до строящегося Исламабада было уже совсем недалеко — двадцать пять километров — не рукой, конечно, подать, но все же…

Хозяин здания, которое присмотрели для временного посольства в Равалпинди, жил в Карачи, приходилось возвращаться — и не раз, — обговаривать условия аренды, потом подгонять внутренние помещения здания под свой проект.

Но игра стоила свеч — в переоборудованном здании этом советское посольство пробыло, как рассказывает Виктор Федорович, несколько лет. А даже один год в жизни всякого государственного учреждения — это срок. И срок хороший.

Недалеко, совсем недалеко от Равалпинди находились величественные горы с ледяными вершинами и огромными снеговыми полянами. Там, где есть горы, — там прохлада, поэтому посольские финансисты подсчитали возможности и сняли домик в Марри, в предгорьях Гималаев, а в Марри уже можно было жить, температура воздуха там была нормальная — плюс двадцать пять градусов.