Самурай - Сюсаку Эндо Страница 16

Неподалеку от каюты посланников находится огромное помещение, в котором разместились японские купцы. Их головы забиты лишь торговыми сделками и барышами, они отличаются поразительной алчностью. Не успели они сесть на корабль, как стали допытываться у меня, какие японские товары будут пользоваться спросом в Новой Испании. Когда я назвал шелк, створчатые ширмы, военные доспехи, мечи, они удовлетворенно переглянулись и спросили, смогут ли закупить там дешевле, чем в Китае, шелк-сырец, бархат, слоновую кость.

– Видите ли, в Новой Испании, – ответил я насмешливо, – доверяют лишь христианам. Поэтому стремятся совершать торговые операции преимущественно с верующими.

Купцы пришли в замешательство, но на лицах изобразили улыбки, как это свойственно японцам.

Сегодня такой же монотонный день, как и вчера. Все то же море, все те же облака на горизонте, все тот же скрип мачт. Плавание «Сан-Хуан-Баутисты» проходит благоприятно. Во время утренней мессы я всякий раз думаю: нам чудесно даровано спокойное путешествие потому, что Господь на этот раз решил помочь осуществлению моих планов. Воля Господня неисповедима, но мне кажется, что Он так же, как и я, хочет, чтобы Япония, где распространять веру столь трудно, стала христианской страной.

Капитан Монтаньо и его помощник Контрерас не проявляют ни малейшего интереса к моим планам. Открыто они об этом не говорят, но я убежден, что мои планы вызывают у них даже антипатию. И все потому, что после кораблекрушения, когда их задержали в Японии, у них не сложилось благоприятного впечатления об этой стране и ее народе. Они демонстративно избегают японцев, не делая исключения даже для посланников, и не одобряют общения между испанской командой и японскими матросами. Я дважды советовал капитану пригласить посланников к обеду, но он решительно отказался.

– Когда нас задерживали в Японии, для меня были невыносимы высокомерие и нетерпимость японцев, – сказал мне капитан за обедом два дня назад. – Мне, кажется, никогда в жизни не приходилось встречать людей, которые были бы такими неискренними, которые считали бы добродетелью не открывать другим своего сердца, как этот народ.

Я возразил: мол, политическое устройство в этой стране столь совершенно, что невольно задаешь себе вопрос – неужели Япония и в самом деле языческая страна?

– Именно поэтому с ней трудно иметь дело, – сказал помощник капитана. – Рано или поздно она попытается завладеть всем Великим океаном. Если мы хотим сделать ее христианской, проще не словами, а оружием покорить ее.

– Оружием? – воскликнул я. – Вы оба недооцениваете эту страну. Это вам не Новая Испания или Филиппины. Они привыкли воевать и умеют это делать. Вам известно, что иезуиты потерпели провал только потому, что думали так же, как вы?

Хотя им это было неприятно, я стал перечислять ошибки иезуитов. Например, иезуиты, отец Коэльо и отец Фроиш, намеревались превратить Японию в испанскую колонию, что вызвало гнев японских правителей. Стоит мне заговорить о иезуитах, я не в силах сдержать негодование.

– Именно поэтому, чтобы распространить в Японии учение Божье, – заключил я в гневе, – существует лишь один способ. Обмануть их. Испания должна поделиться барышами от торговли в Великом океане с Японией, а за это получить привилегии в распространении там веры. Японцы ради прибыли пойдут на любые жертвы. Если бы я был епископом…

Капитан и его помощник переглянулись и ничего не ответили. Они промолчали не потому, что были согласны со мной, а потому, что подумали: ну и интриган же этот священник. Прекрасно понимая, что в разговорах с мирянами нужно избегать подобных заявлений, я, к сожалению, не смог сдержаться.

– Кажется, для вас, падре, распространение веры в Японии важнее интересов Испании, – ехидно заметил капитан.

Сказав это, он умолк. Было ясно, что мои слова «Если бы я был епископом…» они восприняли как низменное желание сделать карьеру.

«Лишь Ты, Господи, можешь проникнуть в сокровенные желания человека, судить о них. И Тебе известно, что я произнес эти слова не из тщеславия. Я избрал Японию той страной, где обрету вечный покой. Мне кажется, я нужен для того, чтобы были услышаны голоса воспевающих Тебя в этой стране».

Случилось нечто удивительное. Как-то я, прогуливаясь по палубе, вслух читал молитвенник, и ко мне подошел один из японских купцов. Заметив, как я шепчу молитву, он спросил меня с удивлением:

– Господин переводчик, чем это вы занимаетесь?

Как ни глупо, я подумал, что его заинтересовала молитва, но это было не так. Кончилось тем, что он, улыбнувшись мне в ответ, понизил голос и попросил меня устроить, чтобы в Новой Испании ему было дано преимущественное право заключать торговые сделки. Я слушал купца, с омерзением отвернувшись, а он прошептал, по-прежнему улыбаясь:

– Вы будете вознаграждены за это сполна. Я получу прибыль, и часть ее достанется вам.

На моем лице было написано явное осуждение, и я постарался поскорее отделаться от него, ответив, что хотя я нахожусь здесь в качестве переводчика, но в то же время являюсь падре, отказавшимся от мирской суеты.

Я боюсь этого морского путешествия, которое продлится целых два месяца. Оно обрекает меня на полную бездеятельность. Каждый день в кубрике я служу мессу для испанской команды, но ни один японец ни разу не заглянул туда. Кажется, единственное счастье для них – мирская выгода. Японцы принимают лишь религию, которая приносит мирские выгоды – будь то богатство, победа в войне или избавление от болезни, – и совершенно безразличны к непознаваемому и вечному. Но все равно я проявлю нерадивость, если во время плавания не смогу внушить учение Господа ни одному из сотни японцев, находящихся на корабле.

Посланники ужасно страдали от морской болезни. Кюскэ Ниси и Тюсаку Мацуки переносили ее легче, а Тародзаэмон Танака и Самурай, не успел корабль выйти из Цукиноуры, несколько дней лежали пластом и слушали тоскливый скрип мачт. Они не представляли себе, где плывут, и не интересовались этим. Корабль беспрерывно качало, слышалось монотонное, надоедливое поскрипывание мачт, которое время от времени заглушал судовой колокол. Даже закрыв глаза, они чувствовали, что какая-то неведомая им могучая сила возносит их вверх и тут же медленно опускает вниз. Измученный беспрерывными позывами к рвоте, обессиленный Самурай временами дремал, временами вспоминал жену Рику, детей, дядю, сидящего у очага.

Приносить еду посланникам было обязанностью сопровождающих их слуг, и когда Ёдзо, пошатываясь, входил с подносом, его лицо – лицо человека, страдающего морской болезнью, – поражало бледностью и худобой. У Самурая не было никакого аппетита, но он заставлял себя съедать все, что ему приносили, чтобы хватило сил достойно выполнить возложенную на него ответственную миссию.

– Ничего страшного, – утешал Веласко Самурая и Танаку, заглядывая в каюту посланников. От подходившего вплотную Веласко исходил неприятный запах, еще больше усугублявший их страдания от морской болезни. – К качке привыкают. Дней через пять самые большие волны, даже буря, будут вам нипочем.