«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова Страница 16

Немцы и представили. Но совсем не то и не так, как хотел маршал. Разразился еще один кризис непонимания. Уверенности Жукова, что немцам по законам войны следует кормить не только себя, но и оккупационную армию, немецкое население противопоставило нетерпеливое ожидание продовольственной поддержки от оккупационных властей. Местные жители долгое время не принимали всерьез немецкие самоуправления, где доминировали коммунисты, и обращались к военным комендантам как к единственной реальной власти с бесконечными жалобами на плохое снабжение. А те, к их чести, не только оказывали посильную помощь, но и постоянно посылали тревожные сигналы наверх. Практически одновременно с выступлением Жукова замполит комендатуры города Гёрлиц донес в политотдел УСВА федеральной земли Саксония: «Все население страшно боится голода… Каждый день много просьб о помощи питанием, особенно детям, которые ничего не получают из молочных продуктов» ¹⁶⁴. В целом ситуация была тяжелой, а настроение жителей – трагическим. Жители Нойштрелица вообще считали, что положения хуже, чем у них в городе, нет нигде в Германии. И нашли логичное, как им казалось, объяснение. Оказывается, им попался мстительный комендант, у которого, по словам местного полицейского Ройкерта, родные были расстреляны эсэсовцами. Одновременно начались разговоры: слишком много в районе русских солдат, пока они не уйдут, продовольственное дело не наладится. В распространении слухов заподозрили местных фашистов, которых тут же арестовали. А вот автора надписи на стене «Дайте нам больше пищи, иначе мы не можем забыть Гитлера» ¹⁶⁵ установить не удалось.

В октябре 1945 года советская оккупационная власть ввела единые нормы снабжения различных категорий населения. Эти нормы показались немцам недостаточными, а организация распределения, отвечать за которую должны были сами немцы – президенты провинций и немецкое управление торговли и снабжения ¹⁶⁶, неудовлетворительной. По сообщению из округа Магдебург, введение новых норм вызвало много волнений и неодобрительных осуждающих разговоров. «Это чувствуется как большая жестокость», – высказывались матери подростков, поскольку и подросткам, и грудным младенцам была установлена одна норма питания. Вот и попробуйте кормить юношей и девушек грудничковыми порциями. Сами домашние хозяйки получали продовольствие по шестой, самой низкой норме и, конечно, чувствовали себя обездоленными. Всех и повсюду, не только в Магдебурге, «тревожил вопрос о жирах», вернее об их недостатке или отсутствии. Шли жалобы и на задержки в выдаче мяса и сахара. Высказывания немцев были пропитаны мрачным юмором: «Новые карточки являются удостоверением на приобретение места на кладбище» ¹⁶⁷. В округе Берлин продовольственные карточки № 6 называли «кладбищенскими» или «голодными» ¹⁶⁸. Немцы становились все более требовательными в продовольственных вопросах, первоначальная растерянность исчезала. В одном из политдонесений декабря 1945 года процитировали достаточно типичное высказывание о скудном питании: «Население считает, что оно искупило свою вину тем, что русские много вывезли заводов, продовольствия, и время уже пришло лучше относиться к немцам» ¹⁶⁹.

Большую тревогу сваговцев вызывали «немецкие шепотки», связывавшие ответственность за нехватку продовольствия с присутствием оккупационной армии. Под новый 1946 год из Бранденбурга пришло сообщение: «Нерегулярная выдача продуктов по карточкам особенно волнует жен рабочих. Говорят, что когда нет масла, то его забрала Красная армия» ¹⁷⁰. Русские, злились немки, «живут за наш счет. Мы и так бедны продовольствием, да если еще кормить такую большую армию, то понятно все время будем жить впроголодь (разговор в магазине)» ¹⁷¹. За фразой: «Мы все время теперь голодаем. Очевидно, все наши продукты поедают теперь русские» ¹⁷², – стояла голодная убежденность немецких домохозяек. (Это были те самые немецкие домохозяйки, которые так и не смогли поверить в голодный и холодный ужас, которые пережили ленинградцы в блокаду. Неудивительно, что некая фрау Шульц из Арнштадта, посмотрев кинофильм «Жила-была девочка» о двух блокадницах, семилетней Настеньке и пятилетней Катеньке, снятый В. Эйсмонтом в Ленинграде в 1944 году, засомневалась: «Этого не может быть, чтобы люди перенесли такие лишения, это можно только в кино разыграть» ¹⁷³.)

Женские эмоциональные филиппики дополнялись мужской «аналитикой». «По моему мнению, – говорил некий слесарь Альфред Ленхерд своему знакомому, – если и дальше так будет дело обстоять с продовольствием, то можно вполне утверждать, что русские путем голода хотят истребить немцев и поэтому спасение можно ждать только от американцев и англичан, так как дело со снабжением в их зоне обстоит совсем иначе. Уже три недели нет картошки. В январе и феврале (1946 года. – Авт.) мяса по карточкам не выдавали, сахара и мармелада не выдают, в феврале только за одну декаду получено жиров. Как может вообще существовать рабочий в таких условиях? Все разговоры на нашем производстве ведутся только вокруг этих вопросов» ¹⁷⁴.

Проблема приобретала неприятный политический привкус. Слабым утешением для советских оккупационных властей были немногочисленные голоса здравомыслящих. В личной беседе с представителями СВАГ директор кинотеатра, некто Цивике, немецкий гражданин польского происхождения, поделился своими впечатлениями: «Население недовольно существующими нормами и особенно тем, что выдаются они несвоевременно, говорят, что у англичан лучше… Я им говорил, неужели вы думаете, что русским стоит только потрясти руками, чтобы посыпалось все. Ведь вы же сами аплодировали в кино, когда видели, как сжигаются русские деревни. Неужели вы думаете, что русские должны урвать у себя последнее, чтобы дать вам. Англичане ежедневно говорят о том, что во всем мире недостает продуктов питания» ¹⁷⁵.

На протяжении зимы и весны 1946 года недовольство снабжением стало смещаться от «Красной армии» как главного виновника к немецким самоуправлениям, которые и должны были за это отвечать. Протесты высказывали в открытой и резкой форме ¹⁷⁶. Газетчик Пауль Ротч из Коттбуса возмущался: «Эта вся банда, т. е. городское управление, должна быть открыто повешена. Нам они все время объясняли, что в недостачах виноваты русские. Сейчас становится ясно, что нас обманывали. Еще хорошо, что русские здесь, а то нам намного было бы хуже» ¹⁷⁷. Иногда дело доходило до открытых выступлений. Зачинщиками таких выступлений были женщины. Некоторые представители оккупационных властей, склонные по советской привычке относить любую критику власти к «враждебным проявлениям», обвиняли недовольных в нацистских настроениях ¹⁷⁸. Ни больше и ни меньше.