Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны - Иван Толстой Страница 16

Мертвых было столько, что уже не хоронили. Когда через деревни проходили банды большевиков, то они травили все колодцы. Не было воды, не было лекарств. После театра пришел комиссар и спросил: «Вы – Столыпины?» Мы ответили: «Да». Он сказал: «У меня с вами личные счеты». Поставил часового перед дверью в коридор и перед дверью в сад. И мы слышали через галерею, что он арестовывает людей, которые находились на втором этаже – семью Щербатовых. Тогда моя сестра сказала, что мы не будем, как овцы, ждать, пока нас зарежут. Мы дождались, пока часовой отвернулся или отлучился, вышли в сад. Были сумерки, часов пять утра. Идти было тяжело, был глубокий снег. Мы увидели, как за нами выбежали люди с винтовками и закопали сестру в снег, а сами побежали в разные стороны. Мы с трудом перелезли через высокий забор, вдруг я вижу, что за нами бегут с винтовками. Моя сестра и ее муж побежали в одну сторону и были оба убиты. Я побежала в другую, постучала в первый дом, но меня не хотели пускать, и я встала у двери в растерянности. И слышу, как в дом, откуда меня прогнали, стучатся мои преследователи и спрашивают: «У вас Столыпина?» А хозяева отвечают: «Она дальше пошла». А я за дверью стояла. Хозяева дома меня увидели и спрятали на чердаке. Я сидела там и видела, как всех других расстреливали. Потом пришла девчонка, дала мне мужицкое платье и сказала идти за каким-то человеком. Мы пришли к какой-то женщине-акушерке, которую я никогда не видела. Она заперла меня в подвале, где стояли мешки с сахаром. Я прожила в этом подвале 10 дней, и вдруг в этот дом явился политический комиссар, Черкасский.

Тот, который намеривался сводить с вами счеты?

Нет, тот комиссар расстрелял всех и ушел, а это был политический комиссар полка, он возглавлял Совет, который сразу образовался в местечке, у него брат был издатель газеты «Копейка». Так вот он пришел и сказал, что сестра моя, в которую стреляли при побеге, жива, но находится при смерти. Я, разумеется, сказала, что хочу ее видеть. Он ответил: «Только идите не рядом со мной, а за мной». Потом он мне показал на какой-то амбар, где сестра лежала, его охраняли два солдата, они спросили: «Как ваша фамилия?» Я сказала: «Сам знаешь – Столыпина». Один из солдат обрадовался: «А-а-а! Нам тебя расстреливать надо». Я ответила: «Расстреляешь, когда моя сестра умрет». Отстранила их винтовки, пошла к сестре и не отходила от нее, пока она не умерла. Гроб с ее телом я повезла в местный монастырь, а там другая шайка солдат хотела выбросить ее из гроба. Мне пришлось с ними драться.

После смерти сестры я жила одна в саду, там был павильон. Меня искали, спрашивали у местных жителей про меня, но никто не выдал. Я выходила на улицу только ночью или вечером, местные меня подкармливали, у меня же ничего не было. Потом пришли поляки с французами, они просили меня назвать участников расстрела. Я никого не выдала. Когда полякам стало хуже, ко мне стали приходить местные власти и просили выдать бумаги о том, что я передаю им земли имения.

Это все было в городке Немиров, Подольской губернии, события происходили в декабре-январе 1920 года. Весной 1920 года я покинула территорию России. Жила в Литве, потом вышла замуж. Позже приехала в Париж. Тут встретилась с Вырубовым, старым русским революционером, который говорил мне про моего отца. Оказывается, когда мой отец ездил по хуторам и объяснял людям про аграрную реформу, он, будучи студентом, с другими людьми шел следом и убеждал народ не слушать отца. Говорила с Маклаковым, который был оппонентом моего отца в Думе. Он говорил мне то же самое.