Загадки истории. Крымское ханство - Андрей Домановский Страница 16

И хотя едва ли можно назвать зависимость крымского хана от Османской империи «кандалами бесчестия», а самого татарского правителя рабом турецкого султана, но и полностью свободным в такой системе отношений хан себя не чувствовал – царственным «венцом почести» в условиях зависимости от Блистательной Порты вассал мог воспользоваться лишь в ограниченных пределах и с соизволения и благоволения сюзерена. И хотя Сейид-Мухаммед-Риза писал, что султаны османские «крымских ханов привлекали к покорности себе разными ласками и милостями», но и за кнутом и наказанием дело у них не стало. Крымское ханство находилось по отношению к Османской империи в сложном положении, которое нельзя однозначно характеризовать ни как вассалитет, ни как независимость. С точки зрения исламской теории государственной власти ханы были суверенными и независимыми правителями, однако реальная политическая практика взаимоотношений Порты и ханства свидетельствовали о подчиненном положении крымских властителей по отношению к османским султанам. Современный исследователь истории Крыма Валерий Возгрин писал по этому поводу: «Крым нельзя считать ни послушным исполнителем воли султана, ни постоянным врагом стамбульского сюзерена, стремящимся к свободе. Он выступал в роли то первого, то второго – целиком в зависимости от конкретных условий. Подобный, не вполне обычный вывод можно сделать, лишь принимая во внимание уникальное географическое, демографическое, социально-экономическое и политическое положение ханства».

Таким образом, государственный строй Крымского ханства, сохранивший множество архаических черт, – прежде всего сосуществование нескольких принципов наследования власти в роду Гераев и родовые права карачи-беев – позволял Османской империи манипулировать крымскими ханами и по своему усмотрению менять их. Важными признаками зависимого положения от турецкого султана были принуждение к участию в военных действиях на стороне османской армии, а также отсутствие собственной судебной системы, которая, при всех попытках некоторых ханов возродить традиционную «чингизову тöрэ», была полностью в ведении судившего по праву шариата мусульманского духовенства.

Имея в руках столь значимые по отношению к Крымскому ханству права, коренившиеся в нормах степной тюрко-монгольской и мусульманской правовой и политической культуры, Османская империя попросту не нуждалась в каком-либо специальном международно-правовом договоре, который бы определял систему взаимоотношений между крымским и турецким государствами. Поэтому можно смело утверждать, что реконструкция такого условного соглашения, производившаяся европейскими исследователями уже в XVIII в., является в высшей степени условной и лишь в самых общих чертах отражает характер взаимоотношений Турции и Крыма, находившегося, при сохранении многих формальных признаков суверенитета, в реальной вассальной зависимости от сюзерена.

Были, впрочем, в истории отношений Османской империи и моменты, когда в Стамбуле не только не имели никакой возможности совладать с непокорными крымскими ханами, но и боялись, что те отберут османский престол. Так, в 1649 г. Богдан Хмельницкий во время общения с посланником московского царя Григорием Нероновым отмечал: «Крымских царей прежде царь Турский переменял часто, и боялись Турскаго в Крыму, а теперь сам Турский царь боится Крымского царя и великого войска Запорожского, и никакой воли Турский царь над Крымским не имеет». И действительно, Османская империя переживала в тот момент острый династический кризис, султаном только что стал семилетний Мехмед IV (1648–1687 гг.), и какой бы то ни было возможности вмешаться в крымские дела Турция не имела. Случались такие моменты и раньше, в особенности в 1620-е—1630-е гг., когда в Крыму доходило до прямых турецко-татарских войн, победа в которых нередко доставалась подданным крымского хана. О них – в одном из следующих разделов этой книги.