Европа и ислам. История непонимания - Франко Кардини Страница 15

Итак, в Испании, подобно тому, как в районе Тирренского моря и на Сицилии, создавалась атмосфера, в которой на рубеже X и XI веков сформируется сложное явление: составными частями которого станут военные экспедиции, а также целый комплекс религиозных и духовных достижений. Все вместе известно нам теперь как «крестовые походы». Само это название стало употребляться позже; оно скрывает под собой различные явления и в какой-то мере сбивает с толку. Для нас важно выяснить, какие причины обусловили такое положение дел и состояние умов. Это осознание необходимости борьбы с мусульманами, распространившееся от Пиренейского полуострова до Сицилии (а чуть позже и до Сирии); неверное, но объяснимое представление об исламском мире как сплошном и едином — от передней Азии до Магриба и Иберии; наконец, мысль, которую церковные реформаторы внушили светской и военной аристократии и послужившую также идейной основой для движения «Божьего мира» (Pax Dei), требовавшего перемирия в феодальных войнах, которые шли на всем христианском Западе. Эту мысль можно сформулировать так: возможная война с неверными, сопровождаемая захватом добычи и земель, является источником новых ресурсов; эти ресурсы смогут компенсировать потери от неизбежного прекращения конфликтов между рыцарями (milites) и от систематических грабежей, которым подвергались на дорогах торговцы и паломники. Так «экспорт насилия» за пределы христианства, одобренный и в известном смысле освященный церковью (через индульгенции и вручение знамен), а также расширение торговли как следствие христианских завоеваний придали новый импульс христианской Европе, — импульс, в котором сошлись религиозные, политические и экономические соображения.

План использования светской аристократии в деле реформы Церкви — от борьбы против контроля мирян над церковным имуществом, все еще имевшего место, до войны с неверными (причем одно дополняло другое, хотя на практике некоторые инициативы или ситуации порой оказывались взаимоисключающими) — приобрел вполне конкретные черты при Папе Григории VII. Папа без колебаний обратился к одному из наиболее надежных союзников римской Церкви, герцогу Гильому Аквитанскому, с просьбой поддержать его в борьбе с давним врагом — императором Священной Римской империи Генрихом IV. В 1074 году Папа привлек герцога к своему проекту предоставления военной помощи христианам Востока, которым угрожало турецкое наступление. Стоит заметить, что прошло двадцать лет после раскола Церкви на восточную и западную и три года — со времени битвы под Манцикертом, где сельджуки одержали победу над византийцами. Проект Папы имел целью ликвидировать или, по крайней мере, смягчить последствия раскола церкви, и сократить дистанцию между Римом и Константинополем — и, кроме того, утвердить на Востоке если не власть, то хотя бы духовный престиж папского престола. Настроения, сложившиеся в Испании после возникновения «Дороги св. Иакова» и первоначальных успехов христианского контрнаступления на Пиренейском полуострове, имели первостепенное значение для последующих событий во всем Средиземноморье.

Смерть Фердинанда I Кастильского в декабре 1065 года вновь приостановила на время тот долгий и неравномерный исторический процесс, который теперь принято называть Реконкистой. Одному из сыновей короля, Альфонсу VI, в конце концов удалось, хотя и с трудом, снова объединить под своей властью Кастилию и Леон. Он нанес новые поражения маврам — при поддержке человека, имя которого вскоре стало легендарным — Родриго Диаса де Вивара, по прозвищу Сид Кампеадор (campi ductor, то есть «военачальник»; «Сид» — это в действительности арабское сайид, «господин»). Состоялась закладка двух новых больших соборов — в Барселоне в 1058 году (старый собор был разрушен во время набегов ал-Мансура 985–1003 годов) и в Сантьяго в 1075 году. В этом проявилось широко распространенное тогда представление, что религиозные и военные дела тесно связаны между собой и что вслед за победой приходит процветание.

С другой стороны, история Сида, строптивого союзника не всегда прямодушного короля, дает яркое представление о том, чем на самом деле была Реконкиста: войной христиан с маврами, которая характеризовалась как всплесками огромного и порою яростного энтузиазма, так и периодами, когда господствовала бесстрастная и циничная «реальная политика». Впавший в немилость у короля и в 1081 году отправленный в изгнание (кроме всего прочего, еще и за отказ соблюдать гарантии, которые король дал маврам), Родриго поступил на службу к эмиру Сарагосы. Тот воевал с эмиром Лериды, который, со своей стороны, пользовался поддержкой Санчо Арагонского и Раймунда-Беренгара II, графа Барселонского. Подобные военные союзы мавров и христиан против таких же мавро-христианских альянсов были вполне обычным делом. Даже Альфонсу VI удалось 6 мая 1085 года захватить Толедо благодаря поддержке мусульманского малика Бадахоса, противника ал-Кадира, правителя Толедо. Именно убийство последнего заставило Сида, горевшего желанием отомстить за друга-сарацина (Сид, кроме того, намеревался участвовать в процессе новых завоеваний, но при этом играть по своим правилам), осадить Валенсию, которая ранее не захотела его принять. 15 июня 1094 года, после двадцатимесячной осады, Валенсия пала, и Сид, примирившись с Альфонсом, стал сеньором этого города. Он правил Валенсией до самой своей смерти в 1099 году.

Король пережил своего знаменитого вассала на десять лет. О его тесных связях со странами по ту сторону Пиренеев говорит тот факт, что он трижды брал в жены знатных француженок, а двух дочерей выдал замуж за выходцев из Бургундии и Лотарингии, которые прибыли в Испанию для войны с маврами. Его бургундский зять, Генрих, женатый на инфанте Терезе, в 1094 году стал первым государем кастильского графства, основанного между реками Миньо и Дуэро, — ядра будущей Португалии.

Со своими мусульманскими соседями Альфонс обращался лучше, чем с вассалами и союзниками. Он повелел христианам Толедо вернуть сарацинам городскую мечеть, отнятую у тех после взятия города в 1085 году; кроме того, он неоднократно наказывал своих подданных, которые позволяли себе злоупотребления в отношении подвластных ему сарацин, и заставлял возмещать убытки.

Но после взятия Толедо как у него, так и у Сида дела шли с переменным успехом. Когда-то король доскакал до Тарифы, самой южной точки полуострова, и, пришпорив коня, ринулся в море, словно бросая вызов выступающему с другой стороны пролива магрибскому берегу. И надо сказать, что вскоре ему пришлось пожалеть об этом.

Мусульманский правитель Севильи, блестящий и просвещенный ал-Мутамид — кади, возглавлявший нечто вроде аристократической республики именитых граждан — чувствовал, что фортуна отворачивается от ал-Андалуса. Однако по ту сторону Геркулесовых столбов уже давно установилась власть сурового братства мурабитун — «людей из рибатов», обитателей монастырей-крепостей, людей, пришедших из-за Сахары, с берегов рек Сенегал и Нигер, и завладевших Марокко и Алжиром. Это были морабиты, или, иначе, альморавиды.

Разумеется, ал-Мутамид не любил этих мрачных фанатиков; не нравилась ему и необходимость обращаться за помощью к их вождю Йусуфу ибн Ташфину. Однако на вопрос о причинах такого тяжелого выбора он отвечал: «Я лучше буду погонщиком верблюдов в Африке, чем свинопасом в Кастилии». Итак, Йусуф, амир ал-муслимин, пересек море и сказал Альфонсу, предложившему ему начать переговоры: «У меня нет других грамот, кроме мечей и копий, и нет других послов, кроме моего огромного войска». ^[12]