Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма - Андрей Синельников Страница 15

Текст прочитали. Это действительно было указание, как при помощи божественной музыки вернуть души ушедших в небытие людей обратно в человеческую обитель. Текст был прочитан, но еще далек от понимания. Далек от понимания и почти не досягаем для осуществления. Из текста следовало, что все, чего может достичь человек, не имеет пределов, надо только слиться с музыкой Вселенной. Самое легкое, как следовало из описания, это путешествовать из своего тела по волнам времени и пространства, не забывая вернуться. Вторым пунктом шло изготовление, как правильно понял Лукашинский, инструмента, играющего музыку сфер – монохорда и обучение игре на нем. И третья ступень познания – изучение музыки вселенной и умение ее воспроизвести.

Одно, что они сумели понять сразу, ― ухо человека не может вместить в себя звуки космоса по причине своего размера, как не может вместить в себя бокал бочку выдержанного старого коньяка.

Теперь настала пора обучаться, как из большой бочки нацедить драгоценный напиток в узкое горло бокала, ни капли не пролив. Еще Раевский это быстро понял и рассказал всем, из текста яствовало, что монохорд может изготовить только специалист, которому бесполезно рассказывать об инструменте, нужен рисунок. Специалисту необходимо видеть то, что он должен сделать, вникая во все тонкости не понятные взгляду профана.

Наконец, главное уже понял сам Лукашинский. За каждой фразой, каждым словом свитка был спрятан второй, а то и третий смысл, который можно было разгадать, только двигаясь вверх по лестнице знаний. Вывод напрашивался сам собой. Свиток надо было вынести из стен замка. Однако, легче понять, чем сделать. По негласным традициям крепости, ее нельзя было покинуть без обыска, и вынести можно было только то, что внес, если тебе разрешали это внести, а внести ты мог только то, что всегда с незапамятных времен вносилось в крепость. Футляра среди таких вещей не наблюдалось. Закон распространялся на всех без исключения, вплоть до коменданта крепости и гостей, даже на Великого Князя. Оставалось уповать или на приезд королевской особы, что вынесет свиток на себе, или на чудо.

Деятельный по натуре Лукашевский нашел третий выход. Он взбунтовал гарнизон крепости. Во главе заговора встал сам и верные ему офицеры из братьев общества «Едность». В бунте намеренно не участвовал Раевский, дабы остаться вне подозрений. Заговор провалился, восстание было подавлено силами гусарских полков, спешно прибывших из Варшавы. Лукашинского приговорили к расстрелу, но наместник Варшавы, брат царя Константин, заменил смертную казнь каторгой, срок которой был определен в четырнадцать лет. Конечно, не обошлось без нажатия всех тайных рычагов, однако Валериан понял, что за судьбой свитка следят еще какие-то силы. Другие тайные силы, стоящие на стороне заговорщиков, очень постарались, чтобы срок каторги бунтовщик отбывал здесь же, в Замостье.

Вскоре, опять же, как и предрекал Валериан, состоялся суд над Раевским, приговоривший его к высылке в Сибирь. На стороже свитка оставался теперь только сам Лукашинский, запертый в стенах крепости, но не потерявший связь с миром.

Пророчества, пусть даже сказанные в шутку, сбывались. Спустя три года после отъезда Раевского, в ноябре Польша полыхнула революцией. Восстание, охватившее польские земли, покатилось по полям Литвы, Западной Белоруссии и Правобережной Украины. Все началось выступлением тайного шляхетского военного общества в школе подхорунжих в Варшаве. Бравых шляхтичей поддержали тысячи ремесленников и рабочих города, захвативших арсенал. Вместе с присоединившимися к ним польскими воинскими частями повстанцы к концу осени овладели Варшавой. В крепости Замостье узник потирал руки, по сути, дирижируя из-за ее стен большим «оркестром», игравшим увертюру революции. Лозунг «За нашу и вашу свободу!», ставший символом нового революционного братства, реял над головами повстанцев. Войска Николая откатывались в укрепленные замки и крепости, забиваясь в них, как медведь в берлогу, обложенный шумливыми и злобными псами. В Замостье встали польский полк и Гродненские гусары.

Палата депутатов нового, свободного польского сейма обратилась к Николаю I с просьбой помиловать Лукашинского: «Трудно высказать, с какой благодарностью палата депутатов и народ, представителем которого она является, убедились бы, что все раны зажили, все скорби улеглись, все жалобы забыты», – так закончил письмо к царю секретарь сейма.

В ответ на эту просьбу Лукашинский был переведен из Варшавы в Бобруйск, под охраной того же польского полка и гродненских гусар, сдавших Замостье по приказу из Санкт-Петербурга без боя. Предупрежденный Валериан успел забрать с собой свиток, уверенный, что в этой заварушке соблюдать старые традиции уже никто не будет.

Вскоре он убедился в своей правоте. Досмотра не было, и футляр спокойно уехал с ним с Бобруйск. Приняв узника, комендант Бобруйской крепости генерал-майор Берг тут же доложил начальнику штаба войск: «Царства Польского государственный преступник Лукашинский содержится под строжайшим арестом во вверенной мне крепости… по важности его преступления в дневных рапортах будет показываться под названием неизвестного».

По поводу нового узника у него имелись свои тайные приказы и свои разумения. Ради абы кого армия крепости без боя не сдает, так рассуждал старый вояка. Но уже через несколько дней арестант «под названием неизвестного» покинул его крепость в сопровождении почти двух эскадронов гусар в неизвестном направлении. Перед отъездом его сопроводили в баню и тщательно обыскали. Высочайшей волею в дорогу ему было выдано все новое, от исподнего белья до серой арестантской бескозырки. Предусмотрительно переданный надежному гусарскому офицеру, футляр ехал за своим хозяином в дорожной кожаной сумке, притороченной к седлу залихватского вояки, сопровождающего тайного узника. Впереди процессии летело предписание коменданту Шлиссельбургской крепости генерал-майору Кблотинскому: