Галина Уланова. Одинокая богиня балета - Софья Бенуа Страница 15

Николай Николаевич Качалов

Для того чтобы преодолеть себя, свои девичьи страхи и стеснительность, стать отличной ото всех балериной, одних рассуждений и раздумий было мало. Без каторжного труда из любой талантливой девочки никогда не выйдет настоящая танцовщица балета. Вот и Уланова не раз подчеркивала:

– Я не понимаю, что такое вдохновение, что такое «хочу», есть понятия «надо», «должна»!

О ее показательной трудоспособности писали многие. Знавший балерину Львов-Анохин рассказывает:

«Известный танцовщик и педагог А. М. Мессерер, в классе которого занималась Уланова, говорит о серьезности ее отношения к ежедневным занятиям.

Она по-хорошему “педантична”, пунктуальна в систематических занятиях, почти никогда не пропускает урока, занимается, иногда даже борясь с недомоганием, не прощая себе малейшей небрежности, не допуская никаких “поблажек”, не нарушая раз и навсегда установленного режима. Она много занималась и во время гастрольных поездок в Англии и в Америке, несмотря на огромную загруженность, усталость от большого количества выступлений.

На занятиях Уланова делает все в полную силу даже в том случае, когда после класса у нее назначена репетиция. Этим она тренирует дыхание, выносливость, силу. Все движения, даже самые мелкие, вспомогательные, так называемые связующие, она делает предельно тщательно. Если что-то не удается, она никогда не успокоится до тех пор, пока не преодолеет трудность и не сделает то, что нужно. Ее серьезность и железная дисциплина в занятиях заражают остальных актеров, подтягивают весь класс, в ее присутствии стыдно быть небрежным и ленивым.

Несмотря на огромную славу и мастерство, Уланова внимательно относится к советам балетмейстера-репетитора, ее особенность состоит в том, что она все время стремится приобрести что-то новое, еще чему-то научиться.

Надо сказать, что, выполняя самое сухое упражнение, Уланова невольно придает ему выразительность и “танцевальность” благодаря своей музыкальности и удивительной координации движений» ^[15].

Как подчеркивают критики, Галина Уланова открыла новую страницу в интерпретации старинного балета; она развила традиции своих предшественниц, в то же время находя в классическом образе нечто свое, еще более значимое и глубокое. «Она – гений русского балета, его неуловимая душа, его вдохновенная поэзия», – сказал Сергей Прокофьев. «С Улановой драматический балет родился, с триумфом заявил о себе на весь мир, с уходом Улановой со сцены драматический балет ушёл со сцены. Ибо уже никто никогда не смог сделать то, что делала Уланова. А что делала Уланова? Она этот балет одухотворяла. Уланова являлась, по сути, заложником Духа. И этим объясняется её поведение и на сцене, и вне сцены. Вне сцены – сдержанность, молчание, существование вне быта. Она должна была хранить свою форму. На сцене Уланова, одухотворяя балет, одухотворяя хореографию, являла собой балерину Духа», – высокопарно высказалась о нашей героине публицист Марина Алексинская, автор-составитель замечательной книги о великой балерине.

И при этом «гений русского балета», «балерина Духа» обладала отличительной особенностью: она не пыталась нравиться зрителю! Руководитель балетной труппы Кировского театра Федор Васильевич Лопухов говорил:

– Это была балерина неулыбчивая, лишённая даже тени кокетства, желания нравиться.

Но даже в этом многие почитатели ее таланта видели «прекрасное своенравие гения». А Лопухов удивлялся, как может неулыбчивое существо так притягивать взоры. Он признавался, что всегда, видя Уланову на сцене или в зале занятий вместе со своими сверстницами, ловил себя на том, что неотрывно смотрел только на нее: «Она привлекала внимание тем, что всегда танцевала, словно не замечая окружающих, как будто бы для себя самой, сосредоточенно погруженная в свой особый духовный мир».

Федор Васильевич Лопухов

Галина Сергеевна танцевала не только большие партии, а и короткие танцы по 2–3 минуты, но и они запоминались зрителю, принося исполнительнице заслуженный успех. Ибо балерина вкладывала в каждое свое выступление, в каждый танец так много чувств, танцевала с таким совершенством, что «каждый раз заставляла зрителя размышлять, любить, познавать мир, всегда стремясь к правде и красоте». Приводя своим танцем, одним своим образом в восторг и трепет не только людей взрослых, чувственных, неравнодушных к искусству и знающих толк в нем, но и детей, подростков, только-только прикоснувшихся к прекрасному. Для примера приведем только впечатление, оставшееся в памяти упомянутой М. Алексинской.

«Для меня Уланова – образ из детства, который появился, когда мне было лет восемь-девять… Чёрно-белый экран телевизора, и на экране я увидела какое-то чудо. Я увидела балерину в шопениановской романтической тунике, она танцевала, не касаясь пола. Эта воздушность, эта неземная сущность Улановой и запомнилась мне. Помнится, потом я долго смотрела в окно, схваченное узорами мороза, и пыталась отогреть его пальцами, и в небе проплывала бледная льдистая луна. Вот почему-то такой мой первый образ Улановой» ^[16].

А вот известный факт: многие годы девочки, которым посчастливилось попасть на спектакли Кировского театра в Ленинграде или Большого в Москве, когда их спрашивали, кем они хотят стать, отвечали: Галиной Улановой.

Уланова станцевала много ролей, и среди этого многообразия особо можно выделить образ Марии в «Бахчисарайском фонтане», ставший настоящим событием в жизни сценического балета 1930-х годов. То была партия, написанная «под неё», созданная специально для творческой индивидуальности молодой Улановой. Премьера балета в 1934 году заставила заговорить не только о воплощением пушкинской поэзии в танце, не только о новом явлении в хореографии, но о бесповоротном обновлении всего балетного искусства.

Переосмысливая свой творческий опыт, успешная Уланова в одной из своих статей писала: «Мне кажется, что среди множества признаков талантливости есть и такой очень важный: умение слушать не хвалебные хоры, а трезвый, критический голос собственной совести и тех, кто требует развития артистической личности, совершенствования мастерства. Артист должен ориентироваться на того, кто умеет и может больше, чем он сам. Рядом с посредственностью даже малоинтересная индивидуальность выглядит талантом. Отсюда стремление серости окружать себя бесцветностью.

Чтобы достичь в искусстве чего-то большего, надо овладеть труднейшей нравственной наукой: правильно оценивать собственные возможности, уметь отделять подлинные достижения от мнимых».