Россия перед голгофой - Семен Экштут Страница 14

Книгу Россия перед голгофой - Семен Экштут читаем онлайн бесплатно полную версию! Чтобы начать читать не надо регистрации. Напомним, что читать онлайн вы можете не только на компьютере, но и на андроид (Android), iPhone и iPad. Приятного чтения!

Россия перед голгофой - Семен Экштут читать онлайн бесплатно

Россия перед голгофой - Семен Экштут - читать книгу онлайн бесплатно, автор Семен Экштут

В течение всего золотого века русской дворянской культуры образованные россияне могли быть «ленивы и нелюбопытны» к своему историческому прошлому, но они не искали в былом темы для злободневных публицистических обличений. Их суждения о «веке минувшем» могли быть насмешливы и злы, но предшествующая история Российской империи никогда не становилась предметом огульного отрицания. Феномен Петра Яковлевича Чаадаева был лишь единичным исключением из этого правила. В эпоху Великих реформ в столичных городах появилось множество молодых людей, отличавшихся высокой степенью социальной активности и еще не успевших завершить свое образование в университетах. Число студентов Петербургского университета возросло в пять раз: с 300 человек в конце николаевского царствования до 1500 — в 1861 году. Нередко уровень подготовки поступающих был крайне низок. Но это обстоятельство не смущало экзаменаторов. Профессор Александр Васильевич Никитенко, происходивший из малороссийских крепостных графа Шереметева, поведал в своём хорошо известном специалистам «Дневнике» о вступительных испытаниях, состоявшихся 5 августа 1858 года. «Экзамены. Огромный прилив желающих поступить в университет. Большинство приготовлено дурно — неразвито, мало знаний. Много поляков, немцев, иностранцев. Эти еще лучше, так же как и те, которые учились в гимназиях. Но юноши домашнего приготовления — это серое полотно, вытканное перстами маменек под надзором мудрых папенек. Но я, кроме самых негодных, никому не затворил дверей в университет: при малом знакомстве с наукою у нас и то недурно, что будет побольше людей, которым она хоть сколько-нибудь западет в ум. Все-таки четыре года они будут слышать человеческие речи. Ведь они не провели бы их полезнее, не пошли бы учиться ремеслам, а полезли бы в чиновники, в офицеры» [70]. В этот момент профессор даже не подозревал, к каким неконтролируемым последствиям приведёт рост числа студентов. Прошло три года — и в Петербургском университете начались студенческие волнения, вынудившие правительство пойти на временное закрытие университета. В итоге профессорской корпорации не удалось сохранить свой нравственный авторитет в глазах студентов и совладать со своеволием пятикратно возросшей студенческой корпорации. Даже показное стремление некоторых либеральных профессоров заигрывать со студентами не способствовало поддержанию авторитета преподавателей у своевольной молодёжи. 15 февраля 1861 года в дневнике профессора Никитенко была сделана красноречивая запись: «Некоторые из профессоров готовы даже защищать поступки студентов. С одним я сильно спорил. Ах, господа! нет, не любовь к юношеству и к науке говорит в вас, а только стремление к популярности среди студентов. Вместо того чтобы читать им науку, вы пускаетесь в политическое заигрывание с ними. Это нравится неразумной молодежи, которая, наконец, начинает не на шутку думать, что она сила, которая может предлагать правительству запросы и контролировать его действия» [71].

Дмитрий Алексеевич Милютин никогда не был ни ханжой, ни ретроградом. Его либеральный образ мыслей никогда и никем не подвергался сомнению. Военный министр всю свою жизнь оставался убежденным сторонником университетских свобод и университетской автономии. Однако даже бывшего студента Московского университета шокировала студенческая вольница начала 60-х годов. «Молодежь, предоставленная себе самой, избавленная от учебного контроля, почти перестала учиться и занималась только демонстрациями и скандалами. Студенческая инспекция оказалась бессильною для обуздания большой массы студентов, а профессора совсем устранились от личных сношений с учащимися. Одним словом, корпорация студенческая обратилась в нестройную, разнузданную толпу молодежи, не связанную никакою нравственною силой» [72]. Эта энергичная и малообразованная молодежь воспринимала отечественную историю исключительно как объект хлёстких и бескомпромиссных разоблачений. «Молодая Россия» гордилась своим разрывом с позорным прошлым и имела легальную возможность пропагандировать свои взгляды на страницах периодической печати. В 1861–1862 годах, по словам хорошо осведомлённого современника, «даже правительственные повременные издания приняли направление "обличительное" и проводили идеи, вовсе не согласовавшиеся с видами правительства» [73]. Обилие новых либеральных изданий, появившихся как грибы после дождя, провоцировало укоренение в обществе радикальных взглядов. «Шестидесятники», чья общественная активность постоянно подогревалась легальной и нелегальной прессой (заграничные издания Герцена и Огарева имели широчайшее хождение в обществе, их читали даже сам император Александр II и его министры), жаждали общения с единомышленниками и искали выхода для своей бурлящей энергии. Петербург, который всегда был военной и бюрократической столицей империи, в начале 60-х годов стал городом кружков и вечеринок. В частных домах собирались малознакомые люди и гремели обличительные речи. «Разве вам не известно…. что наши отцы и деды были ворами, стяжателями, тиранами и эксплуататорами крестьян, что они с возмутительным произволом относились даже к родным детям?» [74] — с негодованием вопрошал один из «новых людей» юную выпускницу Смольного института.

Николай Иванович Костомаров (1817–1885), в 1859–1862 годах бывший широко известным профессором русской истории Петербургского университета, в своей «Автобиографии» запечатлел и донёс до нас выразительные приметы того времени. «Стали заводиться кружки, куда входили молодые лица обоего пола, и составляться коммуны, где жили общим трудом и общими средствами мужчины и женщины. Несостоятельность такого способа жизни сказалась на первых же порах, так что большая часть этих коммун расстраивалась сама собою скоро после своего основания. Брак признавался делом эгоистическим и потому безнравственным. Девицы стали переходить от сожития с одним к сожитию с другим без всякого стеснения совести и даже хвастаясь этим, как подвигом нового строя жизни, достойным человеческой природы. Возникли мечтания о расширении нигилистического учения в массе, и средством для того считали тайное печатание и распространение листков, или прокламаций, призывавших общество к преобразованию путём кровавой революции. Молодое поколение при таком направлении, естественно, становилось вразрез со старым; отсюда начались враждебные отношения детей к родителям и вообще молодых к старым» [75].

У правительственных деятелей не было ни аргументов, ни нравственной силы, ни общей идеи для того, чтобы полемизировать с подобного рода воззрениями. Покончить с радикальными взглядами и их выразителями единым махом при помощи административного ресурса было уже невозможно. Печальный итог николаевского царствования скомпрометировал апелляцию к грубой силе в качестве главного движителя управления страной, а ослабление цензурного гнета и день ото дня усиливающаяся гласность не позволяли набросить непроницаемый покров бюрократической тайны на любые животрепещущие проблемы. «Вся эта небывалая в прежние времена неурядица настигла наше правительство как бы врасплох, и выказала бессилие не только нашей полиции, но и всей вообще администрации снизу и до верха. Это была эпоха упадка всякой власти, всякого авторитета. Над правительственными органами всех степеней явно издевались и глумились в публике и печати. Такое явление кажется непонятным при нашем самодержавном образе правления и при том самовластии, которое предоставлено каждому органу правительства» [76]. Это происходило в тот момент, когда приступившая к реформам власть как никогда раньше нуждалась в поддержке общества. Но русская жизнь была столь отталкивающей и столь безотрадной, а желание перемен столь сильным, что «молодая Россия» ориентировалась на безусловное и скорейшее разрушение старого, а не на медленное и постепенное созидание нового. И как бы низко ни падал нравственный авторитет верховной власти, как бы ни глумилось над властью общество, в руках государства продолжала оставаться реальная сила. Этой грубой силе «новые люди» могли противопоставить лишь свою молодую энергию. Если бы эта энергия была устремлена не на разрушение, а на созидание, то российская история направилась бы в совершенно иное русло. К сожалению, вся эта энергия ушла в песок. Кто-то из этих «новых людей», издевавшихся над властью, с возрастом остепенился, поумнел и сделал неплохую карьеру, кто-то источил пыл юности в разговорах и спился, и лишь самые радикальные и решительные ушли в революцию. «Если вы, господа судьи, взглянете в отчёты о политических процессах, в эту открытую книгу бытия, то вы увидите, что русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами, что в нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная, и если она прошла, то не мы тому виною», — заявил народоволец Андрей Иванович Желябов в своей программной речи на суде по делу о цареубийстве 1 марта 1881 года [77].

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы

Comments

    Ничего не найдено.