Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев Страница 14

Сосредоточившись на реке, подтянув оставшихся в живых, полк начал новый штурм немецких позиций, которые были от нас уже в 100–150 метрах.

Когда мы ползли по снегу от реки, я почувствовал удар в левую щеку. Но было не до того, чтобы разбираться, что это такое. Снег был глубокий, ползти было тяжело. Напряжение достигло предела, и тогда мы поднялись во весь рост и пошли в атаку, дружно и как-то исступленно поддерживая себя криками «Ура!» и, говоря откровенно, отборным русским матом.

Немцы не выдержали, отошли в деревню, где у них были запасные позиции…

Мне не раз приходилось ходить в атаку. И всегда было так. Это лишь фронтовые журналисты писали о том, как бойцы, когда шли в атаку, дружно кричали «За Родину! За Сталина!». Этого я не слышал даже в нашей Московской коммунистической дивизии…

Нашему батальону удалось обойти деревню и изготовиться к новой атаке. День подходил к концу, а соседи наши все не появлялись. И вот тут кто-то говорит мне: «А что у тебя с щекой?» Оказалось, что это был синяк и небольшая ссадина. Я понял, что это был след предназначенной лично мне пули. Как видно, когда из-за косогора появилась моя голова, немец выстрелил, но взял низко. Пуля прошла через толстый слой снега, потеряла свою убойную силу и только набила синяк на моей щеке. Так первый раз я избежал верной смерти.

Соседей мы так и не дождались. Уже ночью командир батальона приказал мне и моему товарищу старшему сержанту Ручкину пойти в штаб полка и доложить о положении батальона.

Выполняя задание комбата, мы вышли на край леса, откуда оставалось метров триста до реки. Впереди чистое поле. Оно постоянно освещалось немецкими ракетами. Было светло как днем. Посередине поля стояло одинокое дерево, а под ним кто-то лежал и слабым голосом просил о помощи, непрерывно повторяя: «Товарищи, помогите». Как-то не верилось, что раненого до сих пор не вынесли с поля боя. Ведь прошло уже часов девять. Вначале подумали: может, это провокация немцев? Но уж очень жалобно несся слабый крик о помощи. А вдруг наш? Решили так: война еще впереди – все равно рано или поздно убьют. Пойдем поможем. И мы с Ручкиным поползли по глубокому снегу.

Оказалось, под деревом лежал немолодой боец, раненный в обе ноги. Двигаться самостоятельно он не мог. Решили тащить его по глубокому снегу ползком, с оружием. Опасались немцев, которые, несомненно, заметили нашу возню под деревом.

Ползти с раненым оказалось невозможно. Тяжело, да и усталость была адская. Тогда мы встали. Боец повис на наших плечах, и мы пошли на виду у немцев. Они не стали добивать нас, хотя и видели, что мы с оружием, а не санитары.

Раненого мы дотащили до реки, положили на волокушу, впряглись в нее, как собаки в упряжку, и потащили дальше.

– Скажите, кто вы? – спросил раненый боец, когда мы доставили его в лазарет. – Я буду молиться, чтобы вас не убили.

Мы назвали свои имена, хотя нам, атеистам, пустыми казались тогда эти слова. Но ведь меня действительно не убили! Может быть, потому, что добрые дела не забываются…

А в штабе полка, куда мы все-таки с Ручкиным добрались, нам сказали, что наши соседи отступили к реке и укрылись под ее берегом, а так как наш батальон ушел километра на два вперед, нам было предложено держаться и ждать дальнейших указаний.

В ночь на 7 марта мне пришлось принять участие в тяжелом ночном бою за деревню Великуши, которая стояла на высоком берегу Ловати. Взять ее было сложно. Ее многочисленные постройки из кирпича представляли хорошо укрепленный объект. Деревню мы взяли, но от основного состава роты в строю осталось человек семь.

Нам прислали пополнение из тыловых подразделений: нестроевиков – обозников, парикмахеров – в общем, слабо обученных солдат. Заняли мы круговую оборону на бывших немецких минометных позициях.

Ночь была довольно светлая. Смотрим, из-под реки на нас шеренгой идут немцы с автоматами наперевес. Шли они с явным намерением выбить нас из деревни. Эта атака произвела тяжелое впечатление на еще не обстрелянных солдат. У них началась паника: командира нет, политрука нет…