Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - Жилбер Мартино Страница 13

Разместить всех этих людей в строении («конуре», — шутит Наполеон) весьма скромных размеров совсем непросто. Император занимает самые удобные комнаты — прихожую, гостиную, столовую, две спальни, библиотеку и ванную. По окончании строительства новых зданий Монтолоны получают две большие комнаты. У Гурго есть спальня и кабинет с удручающе убогой мебелью: кровать, софа, умывальник и семь стульев. В довершение неприятностей говорят, что в этом крыле дома живет привидение, которое спокойно прогуливается по ночам и пугает Альбину де Монтолон. Поначалу Лас Каз и его сын должны взбираться по лестнице в отведенные им две комнатенки над кухней; затем их перемещают в южное крыло на первый этаж, но в самую нездоровую часть здания, открытую ветрам и дождям и насквозь пропитанную сыростью. Слуги живут в еще худших условиях: им отведена низкая, мрачная, как тюрьма, мансарда, где летом задыхаешься от жары, а зимой дрожишь от холода, где невозможно выпрямиться во весь рост и где перегородки сделаны из простых досок «В коридоре потолок образовывали почерневшие стропила кровли, скрытые густой паутиной, клочья которой падали нам на голову, — записывает Али. — Все это помещение было омерзительно».

Комната Маршана расположена над спальней его господина, на западной стороне, а комната Новерра — на восточной стороне, над библиотекой; другие спят в некотором подобии сот, наскоро сделанных матросами Кокбэрна, напоминающих корабельные каюты, куда свет проникает через слуховые оконца. По периметру внутреннего двора расположены служебные строения: помещение для хранения посуды, буфетная, бельевая и кухня, оборудованная жалкой чадящей плитой.

Кокбэрн с серьезным видом объявил этот дом не менее прекрасным, чем Сен-Клу. Однако Бертраны, с кислой миной осмотрев его, предпочли поселиться в двух километрах отсюда, в Хате Гейт, в простом одноэтажном коттедже с верандой, что давало им бесценную возможность пользоваться независимостью и уединением.

Уязвленный этим решением Наполеон сухо ответил пришедшему с объяснениями Бертрану: «Как вам будет угодно; впрочем, Монтолон остается со мной».

Обустроившись, наконец, в этой новой и последней императорской резиденции, Наполеон тотчас же заводит такой же порядок, как если бы он находился на биваке где-нибудь в Польше или в Испании. Ему нужно незамедлительно утвердить себя в качестве монарха, хотя англичане упорно отказывают ему в этом, именуя его «генерал Буонапарте» или «сэр» и лишь изредка снисходя до обращения «Сиятельство»; а в момент крайнего недовольства Кокбэрн даже осмелится в ответ на ноту протеста французов сказать: «Вы меня вынуждаете официально заявить вам, что мне неизвестно ни о пребывании на этом острове императора, ни о том, что человек, имеющий этот ранг, прибыл, как вы это утверждаете, одновременно со мной на "Нортумберленде". Кокбэрн даже потребует от посетителей, направляющихся в Лонгвуд, дать честное слово, что они будут обращаться к знаменитому изгнаннику как к обычному генералу. Наполеон же, как и следовало ожидать, утверждает нечто совершенно противоположное. Действительно, он отрекся от короны Франции и больше не является «Наполеоном, Императором французов», но он есть и останется «Императором Наполеоном», ибо титул сей был дарован ему народом и освящен во время коронации благословением римского понтифика. Пленник союзных держав, которые обращаются с ним как с мятежным генералом, он хочет утвердить в глазах британцев — помешанных на титулах или даже на видимости таковых — и в глазах всего мира некое подобие придворного церемониала. Это касается и внутреннего распорядка. Когда Гурго встает при появлении в гостиной мадам де Монтолон, он тут же сухо одергивает его: в его присутствии не следует вставать ни для кого из входящих. В подобном поведении многие увидели просто манию величия, но подобное мнение свидетельствует лишь о непонимании того, что представляет собой замкнутое и праздное общество, такое, как белое население на Святой Елене. В одной из следующих глав пойдет речь о британском населении острова; именно из-за него, из-за того интереса, который оно питает ко всему, что происходит в Лонгвуде, где живет, как ему известно, человек, диктовавший свою волю Европе, именно из-за него делает он все это: устанавливает придворный этикет, приказывает слугам носить императорскую ливрею, а генералам являться к нему облаченными в мундиры; так что вскоре те, что получают приглашение или удостаиваются аудиенции, становятся предметом зависти. Наполеон, которому это конечно же известно, убежден, что обезоружить врага — значит победить его, и что нужно любой ценой установить контакты с местным обществом, дабы защитить себя от произвола своих тюремщиков. Кроме того, этот тщательно разработанный церемониал тотчас ставит преграду как возможным проявлениям фамильярности со стороны британцев, так и попыткам французов незаметно перейти к непринужденным отношениям военного лагеря.

Бертрана, обладателя высшего придворного чина, слуги, равно как и прочие придворные, будут именовать Монсеньор, ибо он сохранил титул обер-гофмаршала. Поскольку он не живет постоянно в Лонгвуде, то Монтолону даны полномочия действовать от его имени и распоряжаться хозяйственными делами; в глазах англичан он является чем-то вроде Lord Chamberlain, обер-камергера. В ведении fypro находятся конюшни, где стоят десяток сонных лошадей и находящаяся в ведении братьев Аршамбо карета; эти умелые возницы с бешеной скоростью мчатся по узкой и извилистой дороге, ведущей от Лонгвуда к Хате Гейт, по которой Наполеон ездит к Бертранам; но обычно прогулки ограничиваются простирающимся за домом эвкалиптовым лесом. На Лас Каза возлагается ответственность за движимое имущество, являющееся достоянием Британской короны и переданное в пользование изгнанникам британским правительством; Маршан распоряжается личным имуществом Императора, но эта синекура ему не по вкусу, и он охотно уступает ее Монтолону, который мечтает сосредоточить в своих руках все должности.

Чиприани под наблюдением Монтолона отвечает в качестве дворецкого за съестные припасы. С британской стороны Балькомб берет на себя организацию и реальное руководство снабжением, что является весьма неблагодарной обязанностью на этом острове, где ощущается нехватка практически всего. Несколько английских матросов, наряженных в зеленую с золотом императорскую ливрею, с согласия адмирала помогают слугам и работают в конюшнях, на кухне и в буфетной; они получают 40 фунтов стерлингов в год и ливрею. Дени и Новерра обязаны нести дежурство и раз в два дня проводить ночь в крохотной прихожей перед ванной комнатой Императора; по первому звонку они должны спешить исполнить приказания последнего. Сантини дежурит днем в столовой и обязан открывать дверь, когда Император или генералы проходят через эту комнату в кабинет или гостиную. Джентилини, красавец с острова Эльба, отвечает только за сервировку стола.

Утром 11 декабря 1815 года Наполеон вместе с Гурго совершает осмотр окрестностей Лонгвуд Хаус, своего рода объезд владений, где в пределах двенадцатимильной ограды он может передвигаться без сопровождения британского офицера. Однако эта независимость и свобода весьма относительны, так как на гребнях холмов и вдоль дорог виднеются красные мундиры часовых 53-го полка. «Дозволенное» пространство включало в себя лишь несколько прогулочных маршрутов, быстро наскучивших Императору. Границы проходили по дороге от Лонгвуд Хаус к Хате Гейт и по дороге от Хате Гейт к коттеджу мисс Мейсон на южном склоне долины Рыбака. Внутри этих границ вся дичь была «заповедной», и официальным распоряжением от 20 февраля 1816 года предусматривался штраф 5 фунтов стерлингов за каждую куропатку и 20 фунтов стерлингов за каждого фазана, убитого без разрешения «генерала Буонапарте». Кто в Европе мог бы осмелиться даже заикнуться о том, что генералу не оказывают должного почтения? Наполеон конечно же имел право скакать верхом по всем дорогам и тропинкам острова, но лишь в сопровождении британского офицера; он не принял этого условия и провел почти шесть лет в Лонгвуде, так и не увидев другой части острова, самой приятной, где ему не разрешили поселиться, — если не считать двух кратких поездок в Маунт Плезант на южном берегу в 1816 и 1820 годах.