Разведка - это пожизненно - Всеволод Радченко Страница 13

Препятствий в регистрации не возникло, но люди приходили в клуб играть, и играть надо было уметь, а это был не наш случай. Мы играть не умели. Оказалось, что можно пригласить наставника, учителя. Этим учителем оказался очень любопытный человек — русский немолодой интеллигентный господин, эмигрант, скорее беглец, штабс-капитан царской армии, участник Первой мировой войны и, впоследствии, офицер белой армии. Он воевал в армии Врангеля и бежал с последним кораблём из Крыма после разгрома «белых». Вспомните «Бег» Булгакова и прекрасный фильм с тем же названием. Это был как раз наш случай. Штабс-капитан Северский был рад с нами познакомиться и начать обучение игре. Он был из тех, кто любил Россию, а будучи эмигрантом, ещё больше стал любить Родину, независимо от власти, которая была в это время в Москве. Его было очень интересно видеть и слушать. Он жил воспоминаниями о России.

Во Франции он жил со своей женой, дочерью бывшего крупного французского дипломата, за городом в домике с большим садом. У его супруги было двое взрослый детей: парень, который уже где-то работал, и дочь-студентка, и оба чада были активными членами компартии. Компартия в Париже тогда процветала, и её популярность была велика среди молодёжи. Дети нашего штабс-капитана по воскресеньям продавали газету «Юманите» и распространяли различные пропагандистские материалы компартии — расклеивали листовки на стенах.

Иногда бывший штабс-капитан проводил занятия у себя дома, приглашая нас к себе в гости. Однажды он, извиняясь, сказал, что дети, коммунисты, очень хотят познакомиться с настоящими советскими людьми, услышать рассказы о Советском Союзе. Беседа состоялась. Общий язык быстро был найден, каверзных вопросов они не задавали, напротив, с любовью говорили о Москве и были в восторге от встречи. Было интересно общаться с ними, и было очевидным, что молодые французы преданы идеям компартии и полны иллюзий, в том числе и о Советском Союзе. Сейчас таких преданных идеям коммунизма французов наверняка найти непросто.

Моё пребывание в Париже, по согласованию с центром, приближалось к своему завершению. Именно это явилось одной из причин того, что мне была поручена особая операция. В Париже к этому времени я чувствовал себя совершенно уверенно, но как в Центре, так и мой начальник в Париже, рассматривали предстоящую операцию как рискованную, которая может стать причиной не только провала, но и «хорошего дипломатического скандала». Речь шла об установлении связи и работе со старшим офицером французского Генштаба. К офицеру ранее был сделан подход, а точнее, проведена вербовка «в лоб» нашей службой в одной из стран Восточной Европы.

Вербовка проводилась на компрометирующих материалах: офицер был уличён в гомосексуализме, а его связь с партнёром была тщательно задокументирована. Таким образом, было несколько усложняющих мою работу моментов: во-первых, вербовка на таком компромате — всегда операция обоюдоострая и связана с тем, что объект вербовки ненавидит вербовщиков всей душой; во-вторых, вербовка проводилась в дружеской нам стране и с помощью спецслужбы этой страны. Это, как показывала практика, нередко было связано с утечкой информации; в-третьих, офицер довольно быстро уехал из страны, и с ним практически не было проведено закрепляющей работы. Даже возникали сомнения, не доложил ли он о нашем вербовочном подходе к нему своему начальству. Правда, предварительное изучение и проведённая нами установка по месту жительства, то есть, говоря нормальным языком, выяснение его положения в Париже, показали: он по-прежнему жил с семьёй и аккуратно ежедневно отправлялся на работу.

Мой первый телефонный звонок к нему на квартиру и приглашение встретиться в определённое время в обусловленном ещё во время вербовки месте положительного результата не дали. На место встречи он не явился. Позвонив вторично, я попал на его жену, самого же офицера не было дома. Как и было продумано заранее, я сказал жене, что нахожусь проездом в Париже и являюсь другом её мужа по стране их зарубежного пребывания. Просил передать её мужу, что буду ждать его вечером в такое-то время на месте, «которое он хорошо знает»: имелось в виду обусловленное место встречи. На другой день мы тщательно проверились на машине. На встречу меня вывозил мой товарищ по резидентуре Евгений. Контакт с офицером был обусловлен у выхода со станции метро, находившейся рядом с известным офицеру кафе.

Место было не очень удачным — это был район Монпарнаса, и в вечернее время прилегающие улочки кишели проститутками. Буквально через каждые несколько метров у входа в кафе и у крошечных отелей без названия стояли по две-три девушки. Находиться на одном месте было не очень приятно, а прогуливаться — ещё хуже, так как тут же к тебе обращались с достаточно выразительными призывами.

Евгений достаточно удачно устроился у окна кафе, находящегося на другой стороне площади, и мог хорошо наблюдать картину моего возможного контакта с объектом. Машину мы, конечно, оставили далеко в стороне. Я вышел к месту встречи за 3 минуты до назначенного времени и за это короткое время привлёк к себе внимание 2–3 девиц, которые продефилировали рядом со мной.

Точно в назначенное время из метро появился мой офицер. Хотя я его никогда не видел, только фотографию изучил, его невозможно было не узнать. Он был в форме. Дело в том, что во Франции вообще, а в Париже особенно, офицеры появляются в форме только на службе. В вечернее время в городе, а также в субботние и воскресные дни, в форме можно увидеть только полицейских.

Мы обменялись паролем и поприветствовали друг друга. Руки он мне не подал, и я своевременно воздержался, чтобы не протянуть ему свою. Как потом говорил наблюдавший эту сцену Евгений, он был уверен, а он знал суть дела, что сейчас произойдёт скандал, и меня возьмут «под белы рученьки» «за оскорбление чести мундира» — такая формулировка существует во французском уголовном кодексе. Но этого не произошло, и мы отправились в сторону от злачного места по заранее продуманному маршруту, который должен был позволить Евгению обнаружить, нет ли за нами слежки.

В связи с тем, что офицер был в форме, я принял решение в кафе не заходить, а провести первую встречу в движении, просто на улице. Первое, что сказал «Поль», а такова была кличка офицера, было: «Вы виделись с моей женой?» Это было сказано резким агрессивным тоном. Хотя ответ мой был и не подготовлен, но я хорошо помню, что, выдержав паузу, я как можно более спокойным тоном сказал: «В этом пока не было необходимости, и я её лично не видел, а говорил с ней по телефону».

Как потом выяснилось, жена «Поля» позвонила к нему на работу, сообщив о моём с ней разговоре, и он ошибочно понял, что я был у него на квартире, и, не заходя домой, прямо со службы поехал на встречу.

Беседа завершилась в почти нормальных тонах, мы обсудили, куда он в настоящее время получил назначение и обусловили следующую встречу через неделю. Короткий промежуток между встречами нужен был для того, чтобы попытаться закрепить наши отношения и начать агентурную работу.

В резидентуре было принято решение, чтобы линия моего поведения демонстрировала в первую очередь максимальное спокойствие, я не должен был ничем напоминать об «основе наших отношений», по возможности говорить с «Полем» даже на несколько отвлечённые темы, касаться политических проблем. Задача, в частности, состояла в том, чтобы привести отношения в нормальное человеческое русло, о дружеских чувствах трудно было вести речь. Нужно было начать получать от «Поля» заслуживающую внимания информацию, затем постепенно перевести наше сотрудничество на материальную основу.