Испанская война и тайна тамплиеров - Олег Соколов Страница 13

Отец Теобальдо сидел в большом резном кресле за столом, заваленным всякой снедью, заставленным бутылками с вином, кружками, бокалами и подсвечниками. Вокруг стола собрались и семеро его помощников, головорезов, как на подбор. С хохотом они обсуждали набег на деревню, в самом богатом доме которой они сейчас и отмечали свою «победу», жадно хлебая вино и заталкивая в рот огромные куски жареной баранины так, что жир тек по рукам.

– Ну а я схватил его за шкварник, – говорил верзила лет сорока со смуглым лицом, кривым носом и серьгой в ухе, – и говорю, ты за Фердинанда VII или за лягушатников? Он, конечно, давай рассказывать, что патриот, что готов сражаться за правое дело… А я ему говорю, что же ты у себя держишь столько барахла, видно, не хочешь пожертвовать его на благое дело. Гони быстро денежки для спасения нашей отчизны! Ну он заартачился, начал верещать, что так якобы честные воины себя не ведут… в общем, пришлось вспороть ему брюхо, а кишки так и брызнули, все штаны измазал, гад…

Грубый хохот был ответом на эту замечательную тираду о патриотизме. Особенно веселился отец Теобальдо, толстый мужчина лет пятидесяти, облаченный в странную укороченную рясу, поверх которой было надето нечто вроде разбойничьего наряда. Он хохотал наполовину беззубым ртом, держа одной рукой огромный кубок с вином, а другой вцепившись в юбку молодой крестьянки. Та, растрепанная и заплаканная, подавала «святому отцу» и его свите баранину и наливала вино…

– Привет тебе, падре! – донеслось из открытой двери. На пороге показался Пако.

– Ба, Пако! Вот дела! Привет тебе! – раздались нестройные возгласы пьяной компании.

– Вижу, падре, ты тут очередную деревню в правую веру обращаешь, – небрежно бросил Пако, садясь без приглашения за стол и сплевывая на пол слюну от сигары.

– Да, сын мой, – ответил Теобальдо, – времена нынче тяжелые, стараемся объяснить этим глупым крестьянам, за что надо бороться… Но ты ведь знаешь, как мало осталось истинных сынов Испании, готовых сражаться с «гавачос».

– Знаю-знаю… Вот хочу тебе помочь, добрый падре.

– Чем же, сын мой? – все в том же иезуитски ласковом тоне продолжал Теобальдо.

– Сведениями о передвижении французских войск.

– Да что ж там интересного? Передвигаются себе с Богом, да и ладно, мы люди тихие…

– Это я знаю… А не хочешь узнать, когда и куда из Сарагосы выйдет фургон с жалованьем для французских гарнизонов? Огромная сумма, говорят, там задержанное за три месяца жалованье!

Тут Пако остановил свою речь, поняв, что уже сказал слишком много.

– Это другое дело, сын мой. Фургон – это интересно, если, конечно, эскорт не очень велик.

– Совсем невелик, человек двадцать-тридцать, не больше.

– Ну тогда я чувствую, как отечество призывает нас на бой! – оживился отец Теобальдо. – Где же и когда мы сможем нанести удар по презренным оккупантам?

– За это отдельная плата, – произнес Пако твердым голосом, ибо хорошо знал, с кем имеет дело. – С тебя, Теобальдо, четыреста реалов серебром или пятьдесят песо.

«Падре» чуть не подавился куском баранины и замахал руками, а на его лице появился неподдельный ужас.

– Четыреста реалов!!! Уж не еретик ли ты, Пако, если требуешь от бедных партизан подобных денег?! Не знаем, как и прожить, чем питаться, а ты такое!

– Не знаю, как сейчас, но у вас будет много звонких монет, когда возьмете фургон.

– Ну когда возьмем…

– Там должно быть почти двести тысяч франков, или триста двадцать тысяч реалов! Это же целая гора денег, больше двух тысяч фунтов чистого серебра!

– Ладно, Пако, – произнес отец Теобальдо уже без юродствования, – вопрос интересный.

С этими словами он грубо отшвырнул крестьянку и жестом приказал ей исчезнуть, что несчастная женщина немедленно сделала.

Отец Теобальдо хорошо знал, с кем разговаривает, и понимал, что от Пако забесплатно ничего не добьешься. Несколько секунд он поразмышлял, а потом, пошарив рукой где-то под столом, вытащил увесистый кошелек.

– Держи тридцать песо, сейчас больше не дам. Но, когда возьмем фургон, получишь одну двадцатую от его содержимого. Устраивает?

Пако кивнул головой и, схватив деньги, подробно рассказал, где и когда должен пройти французский отряд с одним или двумя фургонами, наполненными серебром. Но это еще не все, добавил он; у него есть еще одно, возможно, очень интересное дело.

– Говорят, что французы нашли или ищут какой-то клад в Монсоне. Надо бы разузнать, что к чему. Вроде алькальд [14]что-то знает, и даже приобрел у них какую-то шкатулку из этого клада.

– Надо-надо, – пробормотал Теобальдо, вытирая рукавом перепачканный маслом рот. – Вот что, Пако, бери-ка ты с собой Чучо, – он кивнул в сторону горбоносого, – и еще дюжину наших парней из тех, что конные. Скачите сегодня же в Монсон, будете там ночью. Тряхните алькальда как следует. Если ты уверяешь, что он может что-то знать, поговорите с ним убедительно, – произнес с ехидной улыбкой отец Теобальдо, – ты это умеешь. Потом поезжайте и осмотрите дорогу, по которой, ты говоришь, французы повезут свои денежки. Разберешься, где будем делать засаду, ты парень сметливый, так что решай сам…

Де Крессэ и Монтегю выехали из Сарагосы на рассвете двадцать восьмого марта. Оба офицера были на конях в походной форме. Анри надел повседневный сюртук и каску, Монтегю оставил дома свой шикарный белый ментик и облачился в старый синий доломан, а вместо изысканных, обтягивающих ноги расшитых золотом рейтуз у него были походные штаны, обшитые кожей. Офицеры позаботились о пистолетах: вычищенные и заряженные, они лежали у каждого в седельных кобурах. Слуги также были на конях с добрым запасом провианта и с пистолетом у каждого. Однако слуги ехали далеко, ибо сразу за офицерами скакал взвод улан Вислинского легиона под командованием старшего вахмистра Веслава Гроховского, седоусого вояки, гордо смотревшего из-под надвинутой на лоб высокой уланской шапки. Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком лет, Веслав не только сохранил бравый вид, но и считался одним из лучших бойцов среди всех кавалеристов Арагонской армии. Сын дворянина, он был до раздела и гибели Речи Посполитой офицером польской армии, но на службу в легион под командой Домбровского его взяли только унтер-офицером, так как не было офицерских вакансий. Гроховский так разобиделся на несправедливость, что поклялся больше никогда не надевать офицерские эполеты. Так и служил старый воин старшим вахмистром [15]. Но старшим вахмистром, которого буквально боготворили его солдаты и к которому офицеры обращались исключительно с почтением, словно он был полковником. Сам же Веслав, по крайне мере с французами, держался так, будто был простым унтером. К тому же он плохо говорил по-французски и сейчас ехал на один корпус коня позади офицеров.