Огненный всадник - Михаил Голденков Страница 13

Кортеж Кмитича быстро достиг Дубровно, где заночевал, и уже в конце следующего дня пересек воображаемый порог Смоленского воеводства. Кмитич с любопытством вертел головой по сторонам, пытаясь понять, чем здешние леса, луга и облака отличаются от тех, что в соседней Орше и более дальних Витебске, Менске и Гродно. Кмитич любил бывать в разных местах Литвы, как и в различных странах не выгоды ради, а зачастую просто из-за пылкого географического интереса: вдохнуть ноздрями неизвестные ранее запахи дальней стороны, послушать, как шумят там деревья, посмотреть, как стоят дома, как говорят и улыбаются тебе местные жители… Именно благодаря всем этим мелочам, постоянно примечаемым любопытным князем, если бы Кмитича разбудили в лесу и спросили, в какой именно части страны он находится, то оршанский войт без особых трудов определил бы, где он: на севере или же юге Менского воеводства, под Вильной или же под Брестом.

— Литва большая и очень разная, — не раз говорил Кмитич сябру Михалу Радзивиллу, который наивно полагал, что люди, леса и луга Княжества везде одинаковые…

После местечка Красный населенные пункты словно попрятались, и отряд оршанского князя поехал волнистой дорогой, мимо холмов и глубоко врезанных речных долин, лугами и полями. Иногда литвины под развевающейся на ветру оршанской хоругвью проезжали белыми березовыми рощами, и Кмитич отмечал про себя местное преимущество лиственных деревьев над хвойными. Несколько раз отряд миновал вески с величавыми названиями Сырокоренье, Ясненское… Кмитич также не мог не отметить некоторый творческий беспорядок местных деревень, которые порой напоминали сгрудившиеся у дороги хуторы без каких-либо заборов. Не было в них той же опрятности и аккуратности, к которой Кмитич привык в Орше, Менске и Гродно — местах, где у него были фамильные маентки… Проехав очередную веску, большую, но несколько хаотично застроенную, Кмитич лишь ухмыльнулся, кивнув ротмистру Казацкому на заброшенного вида колодец, где его ратники «журавлем» набирали воду. «Журавль» скрипел и стонал, словно живой. Ротмистр, сам смоленских кровей пан, нахмурился и холодно ответил:

— М-да уж, пан войт, здесь люди проще живут, ничего не поделаешь. Не до красот им. Многострадальная земля Смоленская! Сколько здесь царских войск огнем и мечом хаживало! И Иван Третий, и Четвертый, и Василий Третий, и воевода Шейн, и татары…

— Так, чувствуется, — кивнул Кмитич, не дав ротмистру закончить печальный перечень всех войн, — да и нынешний царь вроде как собирается. Как вы думаете, пан ротмистр, будет война?

— Коль говорят, значит, будет, — ответил как отрезал Казацкий. Такой ответ не понравился Кмитичу.

— Ой, не накаркайте, пан Казацкий! — укоризненно покачал он соболиной шапкой. — Думайте лучше о хорошем. Бог добрые мысли любит.

Казацкий лишь усмехнулся…

Приближаясь к Смоленску, Кмитич испытывал удивительное чувство, будто он маленький челн, увлекаемый бурным потоком к центру водоворота. Его тянуло в этот древний русский город, но тянуло странно, не изнутри, а снаружи, какой-то непонятной высшей силой. И это несмотря на то, что Кмитич испытывал даже некую боязнь перед предстоящей свадьбой, которую и сам не знал, хочет или же нет.

Кмитич въехал в Смоленск вечером, когда стены древнего города казались в лучах заката темно-оранжевыми молчаливыми громадинами, а в кустах, обрадовавшись первым сумеркам, заливисто пели соловьи. Сады в здешних местах еще не отцвели, а сам город удивил Кмитича своими большими размерами и абсолютно мирной неспешной суетой. Так же, как и в Вильне, в Смоленске возвышались купола и крыши практически всех конфессий, только если в столице преобладали протестантские храмы, здесь явное преимущество было за золотыми маковками православных церквей. В отличие от Риги здесь были просторные, хорошо продуваемые улицы, и уж никак нельзя было спеть:

Сквозь кресты,

Сквозь зубцы

Сонейка не видно…

— как завывали литвинские крестьяне, побывавшие в Риге — этом летгальском порту Швеции.

Кмитич ранее никогда не бывал в соседнем Смоленске. Посему сразу стал сравнивать город с недавно увиденными Ригой, Амстердамом и Вильной. Сразу обратил внимание Кмитич на особую величавость Смоленска, ощущаемую на каждом шагу: в запахах, в шуме листвы, в мерном гуле живых улиц… Чувствовалось, что это куда более древний, в отличие от Вильны или Риги, город. И даже вполне современные костелы, кирпичные дома и новые церкви не перебивали этот древний запах, а лишь удачно вписывались в старинную матрицу города. Кмитич не знал, как это объяснить, но ощущал всем существом эту торжественную древность.

Вечерний город дышал спокойной естественной жизнью, и ничто не предвещало приближающейся опасности. «Тихо тут, — улыбаясь, оглядывался Кмитич, — может, и перегибает палку гетман насчет войны? Может, и нет вовсе никакой опасности?»

По чистой метеной улице мирно бродили люди, два доминиканских монаха в белоснежных рясах и с корзиной в руках чинно прошествовали мимо кортежа Кмитича. О чем-то бойко разговаривала группа торговок на углу лютеранской церкви из красного кирпича. Мушкетеры в коротких прямых казаках с огромным числом пуговиц, весело смеясь, возвращались, видимо, из таверны, а некий солдат-наемник в широкополой шляпе, облокотившись спиной о стену дома, мило улыбаясь, договаривался о цене с румяной девушкой. Мальчишки гоняли бездомных собак, весело крича:

Воўк за гарой,

Я за другой,

Я ваўка не баюся,

Качаргой адбаранюся!

— Эй, пане! — Кмитича окликнул звонкий девичий голос. Он обернулся. Две девушки улыбались ему Одна, в красной широкой юбке, с белокурыми кудрями из-под чистого белого чепца, голубоглазая и красивая, предложила:

— Не хочаш ці слезть са свойго каня? Адпачні са мной!

— Дзякуй вялікі, - засмеялся Кмитич, — я жанюся! Мне некалі!

— Са мной не хочаш ажаніцца? — звонко залилась смехом блондинка. — Я цябе любіць буду не так, як мясцовыя вясковыя дзяучагы.

Кмитич улыбнулся ей, отметив про себя, что проститутки выглядят в Смоленске не так вызывающе, как в Риге — их вполне можно принять за благочестивых молодых горожанок. Но ехавший рядом ротмистр Казацкий лишь покачал укоризненно головой:

— Не варта пану размаўляць з такімі дзеўкамі.

Кмитич, нахмурившись, обернулся на ротмистра.

Тридцатилетний пан Казацкий, видимо, пользуясь тем, что на пять лет старше Кмитича, не упускал возможности давать жизненные советы своему командиру постоянно. Хороший пан этот Казацкий, да вот жаль, зануден больно. Так, по меньшей мере, считал сам Кмитич.

— Люди, ротмистр, они все одинаковые, — ответил Кмитич, — Бог всех одинаково любит. Если Господу нашему угодно, значит, и таковым, как они, под солнцем место есть…