Огненный всадник - Михаил Голденков Страница 12

Еще 25 сентября 1653 года писарь Великого Княжества Литовского Филипп Обухович, человек даровитый и энергичный, прибыл в город и, скорее всего, мог бы многое успеть сделать, но метивший на должность воеводы подвоевода Смоленский Петр Вяжевич запер все ворота крепости на замок перед самым носом Обуховича. И только перед Калядами, 21-го декабря Обухович наконец-то въехал в городские ворота. При этом Вяжевич отдал городские ключи и знамя вовсе не ему, не Обуховичу, а смоленскому полковнику немцу Вильгельму Корфу Дворянин же скарбовый Храповицкий не хотел сдавать Обуховичу ни хозяйства замкового, ни цейхгауза. Несмотря на королевские грамоты, подчиненные держали своего воеводу вдали от дел и даже пытались возбудить против него бунт среди шляхты и бедных вдов. «Добрая же у меня пра-ца», — ворчал сам себе Обухович, но уступать не собирался.

Многочисленные донесения и слухи о готовящейся войне «отцы города» игнорировали, но Обухович еще в январе 1654 года отписал гетману, что, по всем данным, Москва собирается воевать и что «в Вязьму уже пушки доставлены, по дороге для царя готовят места остановок и погреба с напитками…» «Между тем Смоленский замок имеет много дефектов, — писал далее Обухович, — выдачи на пехоту не было в течение 16 лет; разрушения в стене и валах не исправлены, пороху и фитилей очень мало, провианта нет…»

Януш Радзивилл обещал написать подскарбию литовскому о спешной высылке в Смоленск всего недостающего. Но дело ограничилось одними обещаниями, ибо, по собственным словам гетмана, во всей Литве нет и полусотни бочек пороху, а в Виленском цейхгаузе — ни зернышка. Вновь и вновь писал Обухович в Вильну, чтобы прислали хоть что-то, хотя бы специалиста по пушкам, ибо лафеты городских орудий иные прогнили, а иные валяются на улицах ребятне на забаву.

Шел июнь месяц, армия царя уже выдвинулась, а Януш все еще утешал Обуховича прибауткой: «Москва едет по-черепашьи, и есть надежда, что пойдет по-рачьи». Обухович, читая эти «литературные» строки, лишь сокрушенно качал своими длинными волосами:

— Ну как может царь, уже вышедший на войну при оружии и войске, вдруг повернуть назад?! Хочешь мира — готовься к войне! Холера ясна!

С пушками и бастионами была вообще беда. По описи Обуховича, составленной в январе, на башнях и валах Смоленских стояла сорок одна пушка, да в цейхгаузе хранилось четырнадцать, тогда как в одном лишь Несвижском замке, и Обухович это знал, их было шестьдесят шесть. Калибр смоленских пушек был самый разнообразный. Большинство пушек были московские, но были и свои, а также и немецкие. Во всех этих пушках Обухович совершенно не разбирался. Кроме пушек из огнестрельного оружия в замке имелось семь мож-жеров, восемь штурмаков, пятнадцать серпентинов, сорок четыре гаковниц и две шмыговни. Именно лафеты этих легких орудий и были либо разбросаны по улицам, либо прогнили.

Количество пороха было также подсчитано: пороху Московского семьдесят семь фас, больших и малых, по большей части неполных; пороху Гданьского и Виленского, подпорченного — восемь солянок; две солянки пороху пополам с землей; Дорогобужского пороху — одиннадцать барил, да три барила было рассыпано, а потом собрано в полторы больших фасы. Пороховые мельницы для ежегодного заготовления пороха прежними властями замка были безрассудно обращены на размол муки.

Всего того количества боеприпасов, что пока оставалось, было недостаточно для защиты такой большой крепости, как Смоленская. Но даже для этого количества нужен был специалист, чтобы как-то все привести в божеский вид, расставить пушки адекватно их дальнобойности и функциям.

И пусть гетман успокаивал Обуховича прибаутками да шутками, сам он, сидя в Вильне, все же нервничал, понимая, что Смоленск нужно укреплять, а войны с Московией не избежать. И тут он вспомнил про Кмитича, что не так уж и далеко от Смоленска живет. «Так ведь он пушкарному делу в Риге обучался!» — Януш Радзивилл, хлопнув себя по бритой голове, тут же бросился к столу писать письма: одно Обухо-вичу, второе — Кмитичу.

Планировал Кмитич в жнивне после поста поехать в Смоленск да сыграть там свадьбу, как традиция требует. А вот пришлось ехать в червене. От Януша Радзивилла пришел лист, как и предрекал паганский жрец, в котором недобрые вести сообщал польный гетман Великого княжества Литовского.

Писал, что за его дерзкие слова в присутствии короля польского о том, что «ноги поляков в Вильне скоро не будет», его все еще не переизбирают на поставу Великого гетмана, идет спор, а тем временем царь Москвы собрал огромную армию и движется на Смоленск. На юге же нападают на города казаки Хмельницкого, заключившего унию с Московией.

Далее Януш сообщал, что Обухович спешно обустраивает фортецию, которая еще со времен штурма города московским воеводою Шейным в 1633–1634 годах не обновлялась никак, да и войска у Смоленска особого нет. Обухович страстно просил прислать подкрепление, а гетман ему уже второй раз отвечал, что «дивлюся я, как ты это не можешь понять, что еще не придумано способа из ничего сделать что-нибудь». И вот Януш просил Кмитича: «Знаю, что едешь ты на свадьбу в Смоленск. Так поезжай сейчас с хоругвией. Будет тебе и свадьба более скорая, и подмога Смоленску, пусть и небольшая. Ты специалист по артиллерии, особенно городской. Знаю, учился в Амстердаме и Риге сему. Помоги, Христа ради, Обуховичу! Поддержи его, а то тамошние власти ему лишь палки в колеса вставляют. Встреть врага, если таковой появится, хотя не думаю, что московский царь решится на это скоро. Если просто на просьбу мою не откликнешься, то тогда призываю тебя как твой командир. Поезжай, пане!»

— Дела! — почесал затылок Кмитич. — Куда все подевалось в стране?! Денег нет! Армия в 11 ООО человек всего-то! Во шляхта! Всем на все плевать! Тут и в самом деле придут и голыми руками все заберут!

Хотя Кмитичу понравилась идея отгрохать свадебку почти на два месяца раньше, но сведения о подходе московского войска встревожили, ибо от Смоленска и до Орши недалеко, а Орша к штурму готова еще меньше, чем Смоленск, так как за два последних года город горел аж два раза. «Хотя нет, Орша в безопасности, — думал Кмитич далее, — Московщина просто хочет Смоленск забрать. У них на этот город давно зуб имеется. Думаю, если война и будет, то только за Смоленск. А вот казачки — это проблема».

Оршанский воевода, впрочем, предпринимал некоторые меры по укреплению своего города. Стена периметром в 354 метра и высотой до восьми метров окружала Оршу, но ворот не было, не было и башен, зубцы на стенах обломались… «Смоленск, если отобьется, то спасет и Оршу, как и другие города Литвы», — думал оршанский князь. Правда, сведения гетмана наводили на грустные мысли. Не радовала новость и о кознях против Обуховича. «Нужно срочно писать Михалу», — думал Кмитич, волнуясь. Ведь именно юный Радзивилл дал согласие быть поджаничником на свадьбе Самуэля, а дорога из Несви-жа до Орши не близкая. Михал мог и не успеть. И Кмитич отписал Михалу, чтобы прямиком ехал в Смоленск. «Только не забудь поезд еловыми ветками украсить, — предупреждал он в письме, — а то вы, Радзивиллы, совсем от наших традиций оторвались, все по-французски, по-итальянски да по-саксонски!»

Провожать хоругвь пана Кмитича вышел чуть ли не весь город. То и дело оршанский князь свешивался с седла своего вороного скакуна и жал протягиваемые руки. Тут были и шляхтичи, и простые горожане, пришли даже селяне и еврейские торговцы. Все любили и уважали Кмитича, впрочем, исключительным уважением пользовались в городе ранее его отец и старший брат. И, несмотря на то, что сие уважение Кмитич получил в наследство, он, тем не менее, подкрепил его тем, что и вправду считался добрым паном, заботясь о родном городе, как мать о детях. Кмитич всегда снимал шляпу, когда снимали перед ним, всегда был весел и добр, не отказывал в просьбах и был щедр и совершенно не жаден на деньги. «Гроши — это вода. Их жалеть бесполезно и не нужно», — часто приговаривал оршанский войт, когда, по мнению кого-либо из своих друзей, безрассудно спускал крупную сумму денег в харчевне или же делал слишком дорогой подарок малознакомой паненке. А его кутежи и дуэли воспринимались оршанцами, скорее, как мальчишеские невинные забавы, не злые и умилительные…