Лодейный кормщик - Евгений Богданов Страница 13

Линской Прилук ощетинился дулами мушкетов, жерлами пушек, колючими взглядами ратных людей. Иевлев, весь подавшись вперед, касаясь выпуклым животом каменной кладки, смотрел с огневой позиции в недостроенной башне на неприятельские корабли. Он видел, как головной фрегат со всего хода вдруг остановился, замер. Чуть позади, дав крен на левый борт, стала, будто споткнувшись, яхта. Третий корабль предусмотрительно остался позади. С него из всех орудий левого борта открыли огонь.

С ближнего фрегата ударил пушечный залп, затрещали, как сухие дрова, мушкетные выстрелы. Карбас Животовского, вышедший на «голландский» флаг разведать, что за гости пожаловали, накренясь на один борт и этим прикрываясь от пуль, убегал от шведских кораблей. Порты фрегата опять огрызнулись огнем из своих орудий, мстя за смерть капитана, и Животовскому с его командой пришлось туго. Гребцы взмахивали веслами часто и сильно. Из-за крена грести было очень неудобно. Вдогонку карбасу кинулись две шведских шлюпки с солдатами.

На берегу стольник обернулся к пушкарям, стоявшим у орудий:

— По кораблям огонь!

Пушкари поднесли к запалам факелы. Мортиры вздрогнули, выплюнули чугунные ядра. Тотчас открыли стрельбу и другие батареи острова.

Шведы настигли карбас Животовского. Команда его растерялась и не смогла сразу отразить огнем наскок: три солдата, писарь и двое работных людей лежали убитыми, мешая развернуться остальным. Шрапнелью были ранены и сержант, и сам Животовский. Шведы, налетев на карбас с двух сторон, вырвали у растерявшихся солдат знамя и барабан и хотели потопить русских. Но солдаты опомнились, взялись за мушкеты. Прогремел нестройный залп. Шведы, сообразив, что дело может обернуться плохо — стрельба береговых батарей усилилась, — повернули к своим судам, оказавшимся в бедственном положении.

Карбас кое-как дотянул до берега. Собравшиеся там люди вынесли убитых, помогли выйти раненым. Животовский пошатывался от потери крови. К нему подскочили двое работных людей, перевязали руку.

Вид крови и мертвые тела вызвали великий страх у трудников; и они толпами побежали от берега прочь. Иевлев, увидев панику, кинулся за ними следом, крича:

— Куда? Куда-а-а? Стойте!

Часть бегущих остановилась. Запаленно дыша, люди смотрели на стольника с опаской, виновато. У того треуголка чудом держалась на голове. Букли парика растрепались.

— Куда побегли? — кричал стольник. — Кто оборонять остров будет? Шведа испугались, кой на мели сидит? Хуже баб! Срам! А ну, за мно-о-ой! — Он вынул шпагу и кинулся обратно к крепости.

Многоликая и пестрая толпа повернула за ним.

Работных людей вооружили тем, что нашлось: бердышами, рогатинами, топорами, не раз выручавшими в лихой беде. Мужики, получив оружие, почувствовали себя воинскими людьми: придут на берег шведы — будет чем встретить.

Канонада не прерывалась. Орудийная прислуга ядро за ядром совала в жерла пушек. Бомбардир Павлушка Сухих — низкорослый, русоволосый, с длинными крепкими ручищами, — подхватив из кучи ядро, подкидывал его на руках, приговаривая:

— А вот вам ищо гостинец. Жрите, подавитесь!

Бывший гренадер Мосальский наводил пушку по стволу, пригнувшись. Кричал солдатам:

— Влево! Еще чуток! Стой! — Поднял руку и опустил ее: — Пали!

Гарь, дым, визг шведских ядер. Инженер Егор Резен сокрушенно качал головой:

— Не успели достроить башню, а уж под ядра попала! Эх, развалят стену, дьяволы!

— Худо клали, ежели развалится! — ощерил зубы в ухмылке Иевлев, пришедший на батарею.

Проснулись пушки и на Марковом острове. Шведы отвечали залпами, но не столь ретиво, как вначале. На фрегате что-то загорелось, но дым вскоре прекратился: видно, удалось залить пожар.

Резен смотрел в зрительную трубу, не расставаясь, однако, с отвесом. Длинный, тонкий нос инженера был запачкан копотью. Отвес зажат в кулаке, на ветру мотался конец бечевки. Опустив трубу, Резен передал ее Иевлеву.

— Передовой фрегат изрядно поколочен. Государю Петру Алексеевичу нечего будет показать в виде трофея… А яхта — та едва держится на воде.

— Не на воде, а на песке она держится, — поправил Иевлев. — Будто кто нарочно их на мель посадил. Преудивительно. — Глянув в трубу, он закричал радостно: — Удирают! Удирают шведы! Так их, раз-эдак! По лодкам лупи, братцы!

Он сунул трубу Резену и, размахивая шпагой, побежал к солдатам, занявшим позицию у самой воды на берегу.

— Залпами, залпами! Чешите им загривок! Хорошенько! Ишь чего захотели! На матушке Двине хозяевать? Как бы не так!

Молодой солдат, приладивший мушкет на камне валуне, не выдержав, расхохотался, глядя на кругленького, исходящего бранью стольника. А тот рассердился, хлопнул солдата шпагой плашмя пониже спины:

— Рано ишшо зубы то скалить! Пали! Целься верней!

— Так ведь далеко! Пулей не достать, господин стольник! — сказал солдат.

— Как — не достать? Почему? Приказываю достать! — в запальчивости скомандовал Иевлев.

На соседней батарее пушкарями командовал Животовский. Его левая рука висела на перевязи.

Шведы покидали изрядно побитые корабли, опрометью на «малых посудинках» улепетывали на уцелевший второй фрегат, предусмотрительно остановившийся в отдалении от первого. Шлюпки летели, как гонимые ураганом. В воду падали треуголки, оружие, оброненные в великой суматохе.

Иван не мог повернуться, пластом лежа на полу в каюте с низким потолком, похожей на полуподвальное помещение. В крохотный иллюминатор пробивался слабый предутренний свет.

Долго ли он лежал? Наверное, долго. Потерял память от удара в голову. «Ну и тяжелы бахилы у шведского лейтенанта! Как он озверел! Целы ли хоть ребра? Вроде целы… Но все тело болит. Эк отделали, гады ползучие!»

Кругом все содрогалось от грохота. Русские ядра то и дело обрушивались на палубу, круша мачты, реи, надстройки.

— Дмитрий! Эй, друг! — вспомнив о товарище, позвал Иван. — Жив ли?

— Живой, — глухо отозвался Борисов. Он сидел, прислонясь спиной к переборке, прижав руку к виску. Из под пальцев сочилась кровь.