Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс Страница 13

Утром меня вызвали в его комнату с приказом принести ножницы. Я положила их на стол, а рядом с ними письмо. Доктор подумал, что это мой ответ, и не стал звать меня снова. Я, как обычно, занялась своей маленькой хозяйкой, провожая ее в школу и обратно. Он встретил меня на улице и велел зайти в кабинет. Когда я вошла, доктор показал мне письмо и спросил, почему я не ответила. Я сказала:

– Я собственность вашей дочери, и в вашей власти отсылать или забирать меня туда, куда вам заблагорассудится.

Он ответил, что рад слышать о моей готовности ехать и мы должны пуститься в путь в начале осени. У него была большая практика в нашем городке, и я была склонна думать, что он сочинил эту историю, просто чтобы напугать меня. В любом случае я приняла твердое решение ни за что не ехать с ним в Луизиану.

Лето миновало, и в начале осени старшего сына доктора Флинта отправили в Луизиану изучить возможности с видами на переезд. Эта новость меня не встревожила. Я прекрасно знала, что с ним меня не пошлют. Меня до сих пор не отправили на плантацию, и объяснялось это тем, что всем заправлял сын. Доктор ревновал к нему, к надсмотрщику, и эта ревность сдерживала его желание наказать меня, послав на работу в поле. Стоит ли удивляться, что я не гордилась такими защитниками? Что до надсмотрщика, к этому человеку я питала меньше уважения, чем к гончему псу, натасканному на рабов.

Молодой мистер Флинт привез нелестный отчет о Луизиане, и более о плане доктора я не слышала. Вскоре мой возлюбленный встретил меня на углу улицы, и я остановилась, чтобы поговорить с ним. Подняв глаза, я увидела, что хозяин наблюдает за нами из окна. Я поспешила домой, дрожа от страха. За мной послали немедленно с повелением идти в его комнату. Он встретил меня ударом.

– И когда же госпожа выходит замуж? – спросил доктор издевательским тоном. За этим вопросом последовал ливень бранных слов и проклятий. Как благодарна я была за то, что возлюбленный мой – свободный человек! Что мой тиран не властен высечь его кнутом за разговор со мною на улице!

Снова и снова крутила я в голове мысль, чем все кончится. Не было никакой надежды, что доктор согласится продать меня, какие бы условия ему ни предлагали. Он обладал железной волей и был полон решимости оставить меня при себе и завоевать. Возлюбленный был человеком разумным и религиозным. Несмотря на то что он мог получить разрешение жениться на мне, даже пока я была рабыней, этот брак не дал бы ему возможности защищать меня от хозяина. Он был бы несчастен, видя оскорбления, которым я непременно подверглась бы. А потом, если бы у нас родились дети, они должны были бы «следовать юридическому положению матери» ^[11]. Каким ужасным ударом это было бы для сердца свободного, разумного отца! Я чувствовала, что ради него не должна связывать его судьбу со своей несчастливой долей. Он собрался в Саванну, чтобы посмотреть небольшой земельный участок, оставленный ему в наследство дядей, и, как ни было трудно мне смирить чувства, я искренне умоляла его не возвращаться. Я советовала отправиться в свободные штаты, где язык у него был бы развязан и ум сослужил бы ему лучшую службу. Он оставил меня, все еще надеясь, что настанет день, когда меня можно будет выкупить. Для меня же светоч надежды погас. С мечтой девичества было покончено. Я была одинока и безутешна.

И все же пока еще не всего на свете лишилась. У меня по-прежнему были добрая бабушка и любящий брат. Когда он обвивал руками мою шею и заглядывал в глаза, словно пытаясь прочесть те горести, о коих я не смела рассказывать, я чувствовала, что мне еще есть кого любить. Но даже эту приятную эмоцию леденила мысль, что брата могут отобрать в любой миг по какой-нибудь внезапной прихоти хозяина. Если бы он знал, что мы любим друг друга, то наверняка возликовал бы, разлучив нас. Мы часто вместе строили планы, как бы перебраться на Север. Но, как заметил Уильям, это было легче сказать, чем сделать. За моими передвижениями следили весьма пристально, и у нас не было возможностей добыть денег, чтобы покрыть необходимые расходы. Что до бабушки, она была решительно против, чтобы ее дети принимались за подобные прожекты. Она не забыла страданий бедного Бенджамина и опасалась, что, если кто-то еще из детей попытается бежать, его ожидает такая же, а то и худшая судьба. По мне, ничто не могло быть страшнее тогдашней жизни. Я говорила себе: «Уильям должен быть свободен. Он отправится на Север, а я последую за ним». Многие сестры рабов лелеют такие же планы.