1920 год. Советско-польская война - Юзеф Пилсудский Страница 13

Учитывая такие изменения в обстановке и соответственно этому в моих оценках, позволю себе коротко остановиться на мотивах, заставивших меня изменить первоначальный замысел, и на выводе, к которому я пришел накануне 4 июля, то есть перед началом решающей операции п. Тухачевского. Как уже отмечалось, я не придавал большого значения тому факту, что конница Буденного оказалась в ближнем тылу части наших войск на Украине. Она не проявляла в этой обстановке слишком большой активности, и, несмотря на то что вышла во фланг и даже в тыл левого фланга нашей самой южной 6-й армии, Козятын, где как раз и располагался этот левый фланг, долго не ощущал на себе воздействия стоящей очень недалеко конной армии. Наиболее изолированной и наполовину отрезанной от своих войск оказалась 3-я армия, стоящая в Киеве и его окрестностях; ее командующий генерал Рыдз-Смиглы, как почти все в то время смотревший сквозь пальцы на действия неприятельской конницы в своем тылу, непрерывно требовал, чтобы легкая, как ему казалось, задача по ликвидации этой конницы была выполнена без отвода его армии с Днепра. Наиболее пострадал центр фронта, численно, впрочем, очень слабый, куда было немедленно выслано подкрепление в виде 3-й дивизии и трех резервных только что сформированных полков.

Итак, моя первая попытка разгромить конницу противника состояла в объединении частей фронта для удара, когда Буденный еще находился между ними в Житомире и его окрестностях. Этот план рухнул. Я отдал совершенно ясный приказ генералу Рыдз-Смиглы выйти из Киева, где в этой обстановке ему нечего было делать, и ударить своими главными силами вдоль шоссе Киев – Житомир по главным силам Буденного в районе Житомира. Его бы поддержал левый фланг 6-й армии и сосредоточенная в районе Козятына наша кавалерия. Достаточно было, по-моему, даже незначительной поддержки частей, подходящих с запада. Для меня до сих пор остается загадкой, как моя телеграмма могла не дойти до генерала Смиглы и он отвел свои войска в северо-западном направлении вдоль железной дороги Киев – Коростень – Сарны, то есть вдоль Южного Полесья, как будто специально избегая встречи с конницей Буденного. Подчеркну, что при этом маневре одна из дивизий, а именно 21-я, вышла на Южное Полесье под Мозырь, увеличивая тем самым наши силы на – повторю слова п. Тухачевского – «маловажном» фланге армии под командованием генерала Шептицкого.

После этого случая провалились несколько моих попыток сгруппировать силы для удара по коннице Буденного с разных сторон так, чтобы смочь ввести в действие нашу значительно более слабую по сравнению с противником кавалерию. И все из-за какой-то фатальной невозможности согласовать усилия нескольких частей для совместного маневра. Перед 4 июля последней такой попыткой были почти комичные события под Ровно, когда 18-я дивизия 6-й армии шла в атаку с юга, а 2-я армия в то же самое время выполняла поворот на север; и наоборот, когда 2-я армия перешла в наступление и ее 1-я дивизия ночной атакой заняла Ровно, 18-я дивизия уже двигалась в противоположном направлении на Дубно.

Я бы не сказал, что эта кажущаяся теперь очень смешной чехарда сильно деморализовала войска, действующие на Южном фронте, так как большая их часть, за исключением нескольких полков, полностью сохранила свой моральный дух и, несмотря на неудачи, раз за разом бросалась в бой. Но, конечно, постоянные неудачи не могли не отразиться на общем настрое, выразившемся в мысли о необходимости применения какого-то нового метода, новой тактики, позволяющей остановить и победить неуловимого до сих пор противника. Таким методом, по общему мнению, которое разделяю и я, является задействование большего количества кавалерии и с нашей стороны. К организации этого инструмента борьбы приступили немедленно и с энергией. Однако сразу же можно было предположить, что такое сложное дело не удастся сымпровизировать легко и быстро и что пройдет немало времени, прежде чем будут видны результаты этой работы.

Но наиболее отчетливо отрицательное влияние этих событий проявилось не на самом фронте, а в тылу. Все чаще возникала паника в населенных пунктах, расположенных за сотни километров от фронта, нередко и в штабах высших соединений, приобретая все более широкие масштабы. Начинала давать перебои даже государственная машина, в ее работе стали заметны признаки неуверенности и колебаний. Необоснованные обвинения сменялись минутами безудержного страха и нервозности. Я постоянно наблюдал это вокруг себя. Новый инструмент борьбы, каким оказалась для наших не подготовленных к этому войск конница Буденного, становился какой-то легендарной, непреодолимой силой. И можно сказать, что чем дальше от фронта, тем сильнее и неотразимее ощущалось влияние не поддающейся пониманию магии. Тем самым начинал формироваться самый опасный для меня фронт, фронт внутренний.

В такой обстановке я отказался от предыдущего замысла и, зная из донесений и докладов разведки о концентрации войск противника на севере, наметил себе наиболее общий план действий на фронте против п. Тухачевского. Учитывая то, что отступление Южного фронта все время обнажало правый фланг группировки войск, стоящих севернее Припяти, я мысленно решился добровольно, без нажима противника отвести весь Северный фронт назад, примерно до линии немецких окопов в центре с созданием сильных маневренных групп на обоих флангах.

Здесь я не хочу касаться вопроса, почему я не сделал этого раньше. Об этом речь пойдет ниже. Высказав же эту мою основную мысль, перехожу к подробному анализу главной кампании 1920 года, начало которой положило наступление советских войск 4 июля.