История войны 1813 года за независимость Германии - Модест Богданович Страница 13

Я уже сказал, что, по случаю отказа Йорка и Бюлова в содействии графу Витген-штейну, движение его было приостановлено, и действия наших войск на время ограничились высылкой легких отрядов на левую сторону Одера.

6 (18) февраля вице-король, с остатками 1-го, 2-го, 3-го, 4‐го и 6‐го корпусов «Великой армии», в числе 9000 человек, отступил за Одер, к Франкфурту (куда была перенесена его главная квартира) и к Кроссену. На следующий день 7 (19) генерал Рейнье, с остатками 7‐го корпуса, в числе около 2500 человек, отошел также за Одер, в крепость Глогау. Князь Понятовский, узнав о последствиях дела при Калише, отступил, с остатками 5‐го корпуса и с присоединившейся к ним саксонской бригадой Габленца, от Петрикова к Ченстохову. Незадолго до отступления вице-короля к Одеру корпус Гренье, сформированный в Италии и принявший название 11‐го пехотного, в числе до 20 000 человек, прибыл в Берлин: в нем состояли дивизии Фрессине и Шарпантье, 4‐й итальянский конно-егерский полк и, кроме того, два батальона и один эскадрон вюрцбургского контингента. Из числа сих войск дивизия Шарпантье и кавалерия, всего до 10 000 человек, под личным начальством Гренье, присоединилась к небольшому корпусу вице-короля у Франкфурта-на-Одере. Дивизия же Фрессине и вюрцбургская пехота, под начальством маршала Ожеро, остались в Берлине²².

С нашей стороны, граф Витгенштейн, прибыв с главными своими силами, в числе 20 000 человек, 8 (20) февраля в Кониц, простоял там несколько дней до 11 (23) февраля, а между тем выслал на левую сторону Одера легкие отряды генерал-адъютанта Чернышева, генерал-майора Бенкендорфа и полковника Тетенборна²³. Когда же генералы Йорк и Бюлов съехались 10 (22) февраля в Кониц, то Бюлов уже получил из нашей главной квартиры, от Кнезебека, письмо, в котором был сделан намек на движение обоих прусских генералов к Одеру. Бюлов сообщил о том Йорку, который, согласно с его мнением, заключил, что еще прежде, нежели прусские корпуса успеют достигнуть Одера, король решится объявить войну французам, и что в то время уже будет утвержден план действий российско-прусской армии. Следствием того было наступление к Одеру: Витгенштейна – от Коница, на Дризен, где он выждал прибытия прусских войск на одну высоту с его корпусом и потом двинулся к Ландсбергу; Йорка – от Эльбинга, на Кониц, к Солдину, и Бюлова – от Штаргарда к Пирицу. Все три колонны должны были достигнуть Одера 25 февраля (9 марта). Но в ожидании заключения союза и наши, и прусские генералы двигались вперед медленно: граф Витгенштейн считал опасным углубляться внутрь чужой, занятой неприятелем страны без содействия корпусов Йорка и Бюлова, а прусское правительство желало, чтобы наши войска оттеснили французов за Эльбу, и не решалось явно действовать против общего неприятеля²⁴.

Граф Витгенштейн, при свидании с генералом Йорком, удивлялся его холодности к общему делу, но Йорк не мог поступать иначе: ему надлежало убедиться, что его действия будут одобрены правительством, тем более что он имел причину сомневаться в благосклонности к нему короля Фридриха-Вильгельма. Несмотря на отрешение Йорка от начальства вверенным ему корпусом, он, не имея о том официального сведения, не только продолжал командовать войсками, но, в качестве генерал-губернатора Восточной Пруссии и королевского наместника, созвал областных депутатов и побудил их к народному вооружению. На донесение королю генерала Йорка обо всех этих действиях не последовало никакого ответа; а проезжая через Мариенвердер для свидания с графом Витгенштейном в Конице, Йорк встретил прибывшего обратно из Бреславля майора Тиле с приказанием ему «представить в военно-судную комиссию оправдание, исключительно в военном отношении, насчет заключенной им конвенции». Когда Йорк сообщил графу Витгенштейну о предстоявшей ему поездке в Бреславль для оправдания своих действий, полководец наш, изумленный неожиданной вестью, писал императору Александру I, что «предание суду генерала, оказавшего такие важные услуги общему делу, может иметь весьма невыгодное влияние на общее мнение». Государь, в ответ на донесение графа Витгенштейна, повелел ему немедленно успокоить Йорка насчет его опасений и предложить ему собственное свое ходатайство в его пользу²⁵. Но Йорк отклонил сие предложение, изъявив чувство признательности своей, но заметив, что, по-видимому, все дело затеяно только для формы.

Весьма замечательно, с какой нерешительностью приступало прусское правительство к разрыву с Францией и к союзу с Россией. В повелении от 8 (20) февраля было предписано Йорку «наступать к Одеру так, чтобы постоянно находиться позади русских войск. До получения дальнейших приказаний хранить сие повеление в тайне и не открывать враждебных действий против французских войск». Такое же предписание было послано генералу Бюлову, а Борстелю, с собранными им войсками, повелено оставаться в Кольберге. Между тем Борстель, еще не успев получить это предписание, донес королю, что он «не ожидая далее поступления приказа Вашего Величества мя вступил или в ближайшем времени вступлю в Кенигсберг в Неймарке, но при этом повергаясь к стопам Вашего Величества, прошу дать нам волю действовать»²⁶. 17 (1 марта), уже по заключении Калишского договора, король, извещая о том Йорка, писал: «Поспешите наступать к Одеру. Но не объявляйте еще о подписании союзного трактата, потому что ход переговоров с Францией сему препятствует; обо всем же прочем войдите в соглашение с генералами графом Витгенштейном и Бюловым, которого подчиняю вам впредь до получения его войсками иного назначения; а равно следуйте распоряжениям, сообщаемым из главной квартиры императора Александра находящимся там, для соображения действий к общей цели (um die Operationen zu concertiren), полковником Кнезебеком. Военные действия против французов не прежде должны быть открыты моими войсками, как в то время, когда я гласно объявлю о том, о чем не оставлю вас уведомить».

Нерешительность прусского правительства весьма затрудняла генералов, формировавших ополчения, и в особенности Бюлова, который еще 5 (17) января прибыл из Кенигсберга в Ней-Штетин с той целью, чтобы, собрав там отряд, приблизиться к Одеру для защиты короля и столицы. Находясь в кругу действий французских войск, Бюлов подвергался влиянию их начальников, тем более что еще не была объявлена цель народного вооружения. 13 (25) января он получил из главной квартиры вице-короля, тогда стоявшей в Познани, предписание прислать ведомость о числе своих войск и сведения о расположенных против него неприятельских (русских) войсках. Генерал Бюлов донес, что под его начальством состояло только 8 батальонов из рекрут, которые до истечения четырех недель не могли быть обмундированы, вооружены и обучены нужнейшим приемам; вместе с тем он доставил некоторые известия о русских войсках и уведомил, что, в случае напора превосходных сил, он отступит в Кольберг. Два дня спустя вице-король писал к Бюлову, изъявляя свое удивление, что под его начальством состоят такие незначительные силы, и требуя, чтобы, в случае отступления, он отошел не к Кольбергу, а к Шведту. Когда же Бюлов сослался на определительное повеление короля – направиться к Кольбергу, вице-король настаивал, чтобы он, вместо того, отступил к Шведту. В феврале было предписано Бюлову присоединить состоявшие в его команде войска к 2‐му французскому корпусу маршала Виктора, тогда стоявшему в Кюстрине. Но непреклонный Бюлов отказался от исполнения сего приказания, написав в ответ маршалу, что он на это решится не прежде, как получив повеление своего государя. «Предоставляю вам самим решить, – писал он Виктору, – может ли генерал, без определительного приказания от своего правительства, подчиниться начальнику, состоящему на службе другой державы»²⁷.