Мой сумасшедший папа - Ирина Андрианова Страница 12

Он все время прислушивался. В квартире стояла тишина – хоть ножом ее режь, густая, как крутой кисель.

Чёрт откинулся на спинку софы. Как это он раньше не догадался: Эльза его рев-но-ва-ла!

Он не любил ни девчонок, ни женщин вообще. Ни выпускницу, ни Эльзу – брр, эту тощую метлу! – ни девчонок из класса – вечно лезут с записочками, хихикают: «Чертков! А Чертков! Ты на дискотеку придешь?» Он настороженно относился к Лоре, к матери, – все в ней фальшиво, наигранно. Они с Хэнком давно уже не терпят друг друга, семейное благополучие – сплошная показуха. Только Тортилу терпел и ждал, когда та погостить приедет, – никто лучше Тортилы не умел печь его любимые пирожки с рисом и варить клубничный кисель.

Женщины казались ему неискренними, пустыми, недостойными нормального разговора «за жизнь». Они вызывали в нем только краткое любопытство, обжигающее, будто последняя сигаретная затяжка, – не больше. Как это другие мужики, Панок например, могли влюбляться в них, скакать на свидания козлами, думать о них? Панок однажды рассказал Чёрту, как целовался с Сафоновой из 9 «Б» в подъезде до часу ночи, как здорово Сафонова целуется, он, Панок, ослабел от того свидания, словно пробежал три километра на лыжах на одном дыхании. «Панок, ты идиот! – сказал тогда Чёрт. – Чего ты нашел в Сафоновой? У нее же ноги кривые».

И вот теперь – тошнотворная догадка: Эльза его ревнует, Эльза в него, Чёрта, втюрилась. Это она мстит за то, что он не догадался вовремя о ее «чуйстве». И не захотел целоваться часами по-идиотски в подъезде, как Панок с Сафоновой.

Да, взбунтовавшаяся команда погнала его классически: от самой Пушки, где они иногда дефилировали, до тесного пыльного дворика за консерваторией.

Зачем он побежал от них? Нельзя показывать спину. Никому нельзя показывать спину. Срабатывает инстинкт нападения. Вот они и напали. В том дворике. Повалили и потоптали маленько. Панок суетился больше всех, орал:

– Ты теперь не мафия, Чёрт! Ты теперь – ниже Горохова! Чмоишик в квадрате!

– Панок, сволочь! – вопил Чёрт в ответ. – Я убью тебя, Панок!

– Па-апро-буй! Па-апро-буй! – приговаривал Панок. – Я все твоей преподобной Лоре расскажу! И фазерку – письмецо на работу! Фазерка снимут!

За что Панок его вдруг так возненавидел? Ведь всегда был преданным, выдержанным, хозяйская нормальная собака по кличке Панок. Клянчил у Чёрта кассеты, жвачку, металлические браслеты, когда собирался к своей Сафоновой или на дискотеку. Всегда первым ржал над шутками Чёрта. Можно сказать, был правой рукой в различных боевых действиях.

Когда у Чёрта заныла спина и пару раз булькнуло в животе, Эльза крикнула:

– Бросьте его!

Команда отошла, тяжело отдуваясь. Поработали. Чёрт поднялся враскорячку, уперся руками и ногами в асфальт, из последних сил распрямился, шатаясь, шагнул в их сторону:

– Всех убью, чмошники!

– A-а, Чёрт, – протянула Эльза, – ты у нас, оказывается, гордый, го-ордый. Ну-ка, мальчики, снимите с него джинсы!

…Чёрт скрипнул зубами, сжал в бессильной злобе кулаки, подтянул под себя одеревеневшие от долгого сидения ноги. Он вспомнил себя без джинсов, в белых трусах, прячущегося за углы домов и деревья, время от времени выбегающего к редким автомобилям на проезжую часть. Остановился восьмой:

– Ты пьяный?

– Нет. Довезите, пожалуйста, до Сокола.

– Червонец. Согласен?..

– Спасибо.

Вот когда он решил выйти на охоту. Там же, в машине частника. На благородную охоту мести.

Теперь они, оказывается, искали его повсюду, сторожили, устроили настоящую облаву. Они погнали его, Чёрта. И теперь были злее в тысячу раз, чем там, в консерваторском дворике.

Что они задумали?

За входной дверью мягко загудел лифт, потом в квартиру длинно позвонили. Чёрт замер на софе. «Хорош бы я был, если бы не увидел их».

Он всегда открывал дверь не глядя в глазок, не раздумывая, красивым, широким жестом. Он был уверен в себе, а сейчас… Чёрт боялся шелохнуться. На журнальном столике перед ним лежала пачка сигарет. Он хотел до нее дотянуться и не мог: руки свело. Он весь превратился в слух и ожидание.

Звонили минуты две: то отпуская кнопку, то снова вдавливая что есть силы. Сердце Чёрта бешено колотилось: «Почему они не заорут мне через дверь? Соседей не хотят пугать?» Наконец все стихло: прекратили давить на кнопку, вызвали лифт и без слов – может быть, только перешептывались, многозначительно косясь на его дверь? – пропали, съехали вниз.

Он вспотел и поймал себя на том, что глаза его остановились, как бы остекленели и тупо глядят в одну точку, на картину, где два веселых всадника едут на сильных, отдохнувших конях по опушке леса.

Чёрт не любил эту картину, потому что ее любили и оберегали родственники, сюсюкали, цокали, обсуждая достоинства живописного полотна. А Тортила всегда прибавляла: «Как будто вы с Юриком, с братиком, едете, похоже, да?» Это с Опарышем он будет ехать куда-то, весело переговариваясь?! Ни за что!

Впервые страх заполз к Чёрту в сердце и душу поздним вечером девятнадцатого августа. Прошло три дня. Он не мог выйти из квартиры. Команда все время его охраняла. «Видно, крепко их зацепило, чмошников! – думал Чёрт. – Нет, не сдамся, не выйду. Их не хватит, что они – идиоты, круглые сутки сидеть внизу?»

Но их пока хватало. А двадцать первого августа, в среду, он почувствовал неладное. Его охватил страх, сковал полностью, парализовал волю, он почувствовал, что звереет, – волк за красными флажками.

У него было безвыходное положение: еда почти кончилась, сигарет нет второй день, – а он привык выкуривать по полпачки «Космоса» ежедневно, – телефон отключен, команда внизу намертво заняла наблюдательный пункт, Хэнк и Лора должны приехать только через неделю.

Измученный Чёрт прислушивался к однообразным шлепкам мухи о кухонное стекло. «Что делать? Как выбраться отсюда?»

Он тихо прошел в кухню – смертельно захотелось чаю, тихо затворил за собой дверь. Набрал воды – половину чайника – и щелкнул одним из пяти выключателей плиты.

Плита была электрическая, и обычно железный дискконфорка начинал шипеть, как только на нем оказывались чайник, сковорода или кастрюля. Сейчас железный диск не издал ни звука. Чёрт постоял минуту, попробовал пальцем диск: тот оставался холодным. Чёрт сел на стул: «Сейчас нагреется».

Конфорка не нагревалась.

«Что это? Сломалась плита? Или отключили электричество?» – подумал он и дотронулся до электрического выключателя. Лампа в кухне не зажглась.

Чёрт побрел по медленно темнеющей квартире и включал все, что можно: люстры в комнатах, настольные лампы, бра над широкой родительской кроватью, вентилятор, телевизор. Все молчало, не зажигалось и не работало.