Мой сумасшедший папа - Ирина Андрианова Страница 11

– Живу? Обычно. – Козел прятал глаза, избегая встретиться взглядом с Чёртом.

«A-а, чувствует кошка, чье мясо съела».

– Козлик, а Козлик, – Чёрт затянулся поглубже, – тебя совесть не мучает? Что же вы вчетвером на меня одного набросились?

– Я – что? Я – ничего. Это ребята решили, – пробубнил Козел.

Чёрт почувствовал прямо кожей и чутьем внутренним: Козел струхнул, мурашками покрылся, бедолага.

– Ну ладно, ребята так ребята. Ты у нас всегда был как говно в проруби, болтался туда-сюда, слушал, кто что скажет, кто сильнее, главнее будет… Кто первый-то предложил – на меня?

– Не помню… Само собой…

Это была неправда. Они в ту ночь твердо знали, зачем идут за Чёртом и той идиоткой выпускницей. Они его выследили: сами собой такие вещи не получаются.

– Не хочешь – не говори, я не шибко любопытный… Ладненько, поговорили, хватит. Снимай-ка, Козлик, штаны. Быстренько.

– Че-его? – удивился Козел. – Зачем?

– Снимай. Ждать не буду. Ты же знаешь – я страшен во гневе.

Чёрт медленно опустил руку в сумку и пошуровал там, будто отыскивая что-то.

Козел догадался: Чёрт нащупывает свой великолепный нож с перламутровой ручкой, отполированным лезвием и хищно загнутым острием. С этим ножом Чёрт не расставался, носил его, то ли как талисман, то ли как игрушку, то ли для будущей обороны. Этот нож привез из Испании Хэнк, бросил на книжную полку и забыл через полчаса, а Чёрт долго ходил около полки, всматривался в заморское чудо, пару раз доставал и трогал, гладил ручку, нежно касался лезвия и… однажды бросил в сумку. О ноже так дома никто и не вспомнил.

Чёрт любил крутить нож в руках, когда команда сидела в беседке, любил кидать его в стволы деревьев в сквере – сначала, конечно, оглянувшись по сторонам, – любил вдруг достать свое сокровище, чтобы лихо нарезать колбасу и батон хлеба, которые они, проголодавшись, покупали в складчину в соседнем гастрономе.

Чудесный нож был украшением Чёрта, придавал ему в глазах команды силу и мужественность.

Козел заморгал беспомощно, глаза его, кажется, наполнились слезами.

– Чёрт, в чем же я домой пойду? – тихо, жалостно спросил он.

– А как я домой шел, так и ты. Не бойся – не страшно, – спокойно ответил Чёрт.

Козел продолжал моргать. Вдруг он сделал резкое движение – хотел выбежать из беседки.

Чёрт предполагал, что, по законам охоты, жертва должна трепыхаться, – так же дергались Панок и Гиви. Он молниеносно соскочил с перил, на которых сидел, и загородил выход.

– Снимай! – процедил Чёрт сквозь зубы.

Козел глянул в его сузившиеся от злости глаза. Наконец до него дошло: дела плохи, отчаянно плохи, и дрожащие руки Козла потянулись к ремню.

На Козле были надеты даже не джинсы, а серые потертые брюки из дешевой джинсовой отечественной ткани. И застежка – не молния, как обычно, а пуговицы, плохо пришитые разноцветными нитками.

Козел медленно, неловко, как маленький, стянул с себя эти несчастные брючата.

Чёрт протянул руку:

– Давай… Ну и молодец, Козлик, умница. Все правильно сделал.

Козел переминался с ноги на ногу, его длинные худые ноги казались еще длиннее и тоньше из-за цветных широких сатиновых трусов – «динамохозов», как их называл Чёрт.

– Может, ты пойдешь, а я… посижу… а? Чёрт?

– Гуляй. Это я посижу.

Козел, разочарованный Чёртовым приказом, повернулся и исчез в кустах, обступивших беседку.

«Теперь ему минут десять до квартиры чесать. Мало», – подумал Чёрт, брезгливо свертывая Козловы штаны.

Он выкурил еще одну сигарету и не спеша выбрался из беседки.

Во дворе стояли облупленные, смятые баки – местная помойка. Проходя мимо, Чёрт бросил штаны Козла на вонючие, облепленные мухами объедки.

Как ликовало его сердце, когда он выбрался на проспект! Он отомщен! Его жертвы хлебнули столько же стыда и горя, сколько хлебнул он в ту злополучную ночь! Теперь он свободен от своей обиды, боли, поруганной гордости, теперь начнет новую жизнь!

Чёрт решил на дачу к Тортиле не спешить, а заскочить домой: поесть, помыться, покрутить кассеты, купленные месяц назад. Так и сделал.

До позднего вечера он наслаждался жизнью: отмокал в ванне, на полную катушку врубал магнитофон, открыл банку тушенки, разыскал в Лориных загашниках банку с красной икрой и смолотил всю эту вкуснятину с полбуханкой черствого хлеба, пил остатки Лориного кофе, бразильского, дефицитного, который она берегла для своих великосветских гостей. Решил даже, что наденет завтра новую рубашку, предназначавшуюся ему для первого сентября – начала его последнего года учебы в школе. Рубашка – нежно-голубая, с карманчиками, клапанами, заклепками – лежала в шуршащей упаковке в глубине бельевого шкафа. Чёрт разорвал упаковку и расстелил рубашку на софе.

Вот только телефон был отключен из-за неоплаченных счетов, а то бы он потрепался с кем-нибудь, из класса хотя бы. Наверняка кто-то уже приехал после отдыха домой.

Поздним вечером он, с треском открыв балконную дверь, вышел покурить на свежий воздух, облокотился о перила балкона, и…

Внизу он увидел всю команду в полном сборе при мрачном параде. Эльза, Гиви, Панок, Козлов и Горохов – этот-то откуда взялся, его же не трогали?! – стояли в черных куртках, как штурмовики, о чем-то тихо переговариваясь.

Чёрт отпрянул от перил, тихо вернулся в комнату, тихо закрыл за собой дверь, выключил магнитофон и погасил в квартире свет, прислушался.

«Один – ноль, – подумал Чёрт, усевшись на софу. Сердце колотилось сумасшедшим молотком. – Сели мне на хвост крепко. Крепко. Как я их учил в свое время… Ну, Эльза, ну, стерва!.. Погнали? Погнали! – Сердце продолжало колотиться как бешеное. У Чёрта похолодели ладони. – Дежурят. Спелись-спаялись. Поодиночке – все трусы. Все».

Он вытащил из пачки предпоследнюю сигарету и закурил. Зачем-то он держал ее в кулаке, как будто стоял на ветреной, дождливой улице и сберегал в ладони слабый, нервный огонек.

«Когда они меня погнали? – думал Чёрт. – Ведь они меня погнали. Я – беззащитный зверь. А у них… Что у них? Их – четверо. Когда они меня погнали? Так, после встречи с выпускницей, Командиршей. В тот вечер, после поездки на дачу. Ну и с резьбой же эта пучеглазая выпускница! Приволокла на чужую дачу! А я-то, идиот, не догадался!.. Нет, я догадался, что никакой ее фазер не членкор, и про блеф о его загранках, тряпках, кассетах… С третьего голоса пела – хотела понравиться… Ладно, проехали. Если б ее сумасшедшего фазера не встретили, ничего бы не было… Нет, было бы. Эльза пронюхала, что я пасу выпускницу… Что-то в выпускнице есть, есть, любопытно же, как она ведет игру… Ну, потоптали ее фазера, с кем не бывает… Надо же, каких придурков земля держит! Зря я его защитил… Эльза почувствовала кровь, слабинку… Решили, что раз я жалею, значит, и меня можно, что я уже не мафия. В этом причина? Или в чем-то другом?»