Вдребезги: GREEN DAY, THE OFFSPRING, BAD RELIGION, NOFX и панк-волна 90-х - Иэн Уинвуд Страница 12

Закономерно, что один из локомотивов панк-рока Залива Сан-Франциско родился и вырос в Мотор-Сити. В детстве Лоуренс Ливермор гулял по улицам Детройта, с ужасом и восхищением слушая, как вокруг него громыхают гиганты тяжелой промышленности. Ливермор родился в 1947 году и с детства понял, что его не прельщает судьба горбатиться на автомобильном заводе General Motors, Ford или Packard. Он цитирует актрису Лили Томлин, которая на вопрос, в какой момент она решила уехать из Детройта, ответила: «Как только я поняла, где нахожусь». Ливермор утверждает, что пришел к такому выводу к пяти годам.

Задолго до начала двадцать первого века слово «Детройт» стало обозначением глубокой ямы, в которую Вашингтон позволил провалиться одному из самых ярких и могущественных городов Соединенных Штатов. «Забудьте про Детройт, – сказал Мо, бармен из «Симпсонов». – Эти люди живут во времена Безумного Макса». В 1967 году город стал жертвой пятидневного бунта на расовой почве, в результате которого было разрушено две тысячи зданий и погибло 43 человека. В том же году Ливермор начал нюхать клей. Он перешел на ЛСД и глазом моргнуть не успел, как стал хиппи. Он питался одними бутербродами с сыром и часы напролет раздавал цветы незнакомцам. Обдолбанный по самое не балуй, он приставал к прохожим на улице и бредил о всеобщей гармонии и мире во всем мире. Однажды ночью двое полицейских с оружием наготове вышли из кустов и арестовали его. На суде ему предложили два варианта развития событий: длительное тюремное заключение или условный приговор при требовании найти постоянную работу на полную ставку.

Ливермор выбрал второе и устроился на работу, которая, с большой вероятностью, ждала бы его и за решеткой. Он проводил дни, разбивая камни отбойным молотком на литейном заводе, который находился на островке Цуг в южной части Детройта. Через некоторое время молодого рабочего повысили: теперь, вместо того чтобы в снег и зной возиться со шлаком, он был приставлен к коксовой печи, пламя которой освещало город на севере. Когда Ливермор стал настоящим профи по части невозобновляемых источников энергии, он снова получил повышение. Теперь его задачей было следить за показаниями датчиков температуры и давления в печи, чтобы та не взорвалась и не укокошила всех на заводе. Он взялся за эту серьезную работу со всей приличествующей случаю ответственностью – работал под действием мескалина и ЛСД, читая обветшалую книгу Федора Достоевского «Преступление и наказание» в мягкой обложке, которую он так и не понял.

Если прослушивание хорошей музыки и пренебрежение великой литературой что-то и дало молодому Лоуренсу Ливермору, то это была мечта о Западе, которым грезили многие ребята. Мечта слишком сильная, чтобы ее можно было засунуть в долгий ящик. Пускай телом юноша находился на твердой почве пока что не заржавевшего пояса Среднего Запада ^[8], но душой он был в Калифорнии. Он слушал The Doors, которые пели ему, что «Запад – лучше всех, / иди сюда, а мы сделаем все остальное». (Слова Джима Моррисона, фронтмена The Doors, оказались пророческими; в конце концов он перебрался на восток, в Париж, и умер в ванне.) Что бы ни сулила Калифорния, он хотел оказаться там.

Сегодня Лоуренс Ливермор – один из нескольких мастодонтов панка, у которых я взял интервью для этой книги. В семидесятилетнем возрасте его мысли резво скачут между такими разнообразными темами, как история Китая, футбольный клуб «Фулхэм», бейсбол, движение хиппи и панк-рок. Он сменил Западное побережье на Восточное и теперь живет в нью-йоркском районе Куинс. Он спорит в Twitter, помогает установить происхождение ранних фотографий Green Day и через Facebook спрашивает, может ли кто-нибудь из друзей помочь ему отпраздновать день рождения, устроив пешее шествие по острову Манхэттен. Как и многие люди, чьи истории легли в основу этой книги, он был невероятно любезен и щедро уделил мне время.

Однако в 1960-е годы Лоуренс Ливермор был всего лишь пацаном, притом не самым мудрым. Чтобы подготовиться к своему путешествию к побережью Тихого океана, Ливермор продал мотоцикл, на котором рассекал по улицам Детройта, и купил фургон Volkswagen в сомнительном состоянии. Свои мирские пожитки он раздал друзьям или сборщикам мусора. По пути в Калифорнию его остановили двое офицеров из полицейского управления Сан-Франциско и нашли у него две таблетки бензедрина, которые парень прихватил в дорогу. На Лоуренса нацепили наручники и доставили в окружную тюрьму, где ему пришлось провести два дня. Освободившись, он осознал, что руки у закона не только длинные, но и загребущие. Копы забрали почти все накопления, которые он припас на новую жизнь, оставив лишь жалкие тридцать пять долларов. После этого инцидента дневной рацион Ливермора сократился до одного пакетика коричневого риса.

В Северной Калифорнии Ливермор занимался вещами, типичными для того времени и места. Порой его забрасывало в сомнительную компанию, например в «Партию белых пантер» ^[9]. Да, он не состоял в ней, но был достаточно приближен, чтобы на собственной шкуре испытать ее махинации. Слушая провокационные требования свергнуть «порочную структуру власти свиней с ее безумными цепными псами» и «освободить заключенных всех федеральных тюрем, тюрем штатов, деревенских и городских», Ливермор воочию наблюдал, как непринужденно слова бунтарей расходятся с делом. «Партия белых пантер» настойчиво призывала своих последователей воздерживаться от наркотиков, однако один из ее лидеров, Джон Синклер, поглощал препараты с такой же жадностью, с какой проглатывал главы «Поваренной книги анархиста». «Делай, как я говорю, а не как я делаю», – отвечал он на обвинения в лицемерии.

Рональд Рейган переизбрался на второй срок, став сороковым президентом Соединенных Штатов, а Лоуренс Ливермор тем временем жил скромно, но со вкусом. Отказавшись от своих наполеоновских планов стать спасителем Америки (его взгляды были гремучей смесью из неприкрытого неолиберализма и жесткого народного патернализма), он избрал путь отшельника. Вместе со своей подругой Энн он обосновался в крошечном поселке Спай-Рок в округе Мендосино в Калифорнии, почти в двухстах милях к северу от Залива. Зимой стоял адский холод, летом – адская жара. Финансовое положение парня зачастую было настолько плачевным, что ему приходилось рассчитывать, хватит ли бензина в баке его колымаги, чтобы добраться до ближайшего магазина и обратно. Энн занималась садоводством, если так можно назвать уход за небольшой грядкой марихуаны. Сельские районы Северной Калифорнии были словно французская Шампань, за одним малым исключением: вместо вина народ выращивал марихуану. Когда приходило время сбора урожая, полицейские на вертолетах нарушали спокойствие глухих деревень, заставляя понервничать нелегальных фермеров. Несмотря на то что Лоуренс оборудовал в доме тайник, который нельзя было увидеть с воздуха, у нашего наркобарона сельского пошиба тряслись поджилки при одной мысли о том, что к нему нагрянут копы.