Дневник Евы Хейман - Агнес Жолт Страница 12

Сегодня забрали папу. За ним пришли ночью, квартиру его опечатали. Я уже несколько дней знаю, что в школе на улице Кёрёш собраны сотни людей, но до сих пор там находились только богатые, а мой папа – вовсе не богатый, богатая только бабушка Луйза, но теперь и она не богатая, потому что у нее отняли кинотеатр, в лавках опущены ставни на витринах. Арийцы проводят там инвентаризацию, а евреям, хотя и надо вносить арендную плату, но не бабушке Луйзе, а куда-то в другое место. Бабушка же по-прежнему должна платить налоги! О том, что папа находится на улице Кёрёш, я узнала от тети Лили, папиной сестры. Тетя Лили была просто в панике, бабушка Луйза послала ее к нам: она слышала, что папе можно передавать еду, и они хотят, чтобы еду носила я, потому что, если принесет взрослый, полицейские его не пустят внутрь, или сделают как-нибудь так, будто случайно опрокинули посуду, и тогда заключенный пускай хоть от голода умирает! Бабушка Рац начала было кричать, что не разрешит мне туда ходить, ведь если меня увидят на улице, то вспомнят, что дядя Бела – мой отчим, и тогда его тоже заберут. Но Аги сказала, я обязательно должна пойти: по крайней мере, я тогда повидаюсь с папой, да и он наверняка будет рад, если обед ему принесу я, а не кто-то другой. Мы договорились, что если на улице кто-нибудь спросит меня про Аги и дядю Белу, я скажу, что они в Пеште, – они все равно на улицу еще не выходили, и только близкие друзья знают, что они здесь, в Вараде. К двенадцати часам обед был готов: картофельный суп, котлеты с гарниром из тыквы и печенье линцер, – все это я понесла на улицу Кёрёш. По дороге меня многие останавливали, спрашивали, не дедушка ли арестован, не ему ли я несу обед. Я говорила: нет, папе несу. Но сердце у меня при этом сжималось: когда меня спрашивали, я понимала, что точно так же могут арестовать дедушку, и тогда я просто не представляю, что с нами будет и что я буду делать с бабушкой Рац и с Аги.

Еще с моста я увидела, какая толпа собралась перед школой. А когда подошла, увидела, что почти всех тут я знаю. И, видимо, права была бабушка Луйза: лучше, чтобы передачу приносил ребенок. Перед школой стояло очень много мальчиков и девочек, все с судками в руках. Пока я ждала своей очереди, я узнала, что папа – заложник. Увидела я там и тетю Аги Фридлендер, и постаралась как-нибудь протолкаться к ней. Она тоже принесла обед дяде, его из подвала ратуши перевели сюда, в школу. Этому я обрадовалась, потому что школа все-таки лучше, чем подвал. Пока мы стояли, тетя Аги объяснила мне: заложник – это значит, что человека как бы держат в залоге. В общем, мой папа сейчас в залоге, только я не понимаю, как может человек быть залогом? Наконец меня пропустили к папе; большинство заложников сидело во дворе, прямо на земле. Больные же лежали в классах, на голом полу. Папа сказал, все не так уж и ужасно, только скучно и неудобно, некуда сесть, и у него нет охоты разговаривать с остальными, так что он целый день ходит по школьному двору туда-сюда. Когда я уходила, мне вспомнилось: когда я училась в начальной школе, то мы, дети, были внутри, а родители ждали за воротами, чтобы отвести нас домой. А теперь внутри – взрослые, даже пожилые люди, а мы, дети – снаружи. Да, видно, мир перевернулся вверх ногами!