Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина Страница 11

В конце первого года пребывания в Ленинграде у Рудольфа вошло в привычку каждый день заглядывать в ближайший музыкальный магазин, расположенный около Казанского собора, чтобы купить себе ноты. Если мог, он сам проигрывал их, а порой уговаривал сыграть кого-нибудь в училище. Его путь к музыке начинался постепенно с тех произведений, которые теснее были связаны с балетом: Чайковский, Шопен… Затем открыл для себя Моцарта, Шумана, Бетховена, Баха. И только значительно позднее более современных композиторов — Рахманинова, Прокофьева, Дебюсси…

Музыкальным магазином у Казанского собора с большим выбором пластинок и нот заведовала средних лет женщина, которая скоро привыкла к каждодневным визитам скромно одетого юноши с оригинальной внешностью. И ожидала их. Постепенно эта дружба становилась все теснее. «В этом было своего рода материнское чувство», — скажет Рудольф позднее. Елизавета Михайловна Пажи, именно так ее звали, искренне огорчалась, когда Нуреев не мог прийти в магазин. Иногда она просила музыкантов, которые тоже бывали здесь, сыграть что-нибудь для Рудика из его любимых композиторов, а когда магазин оказывался пуст и она сама была свободна, то садилась за рояль и играла для Нуреева. Так у Рудольфа появился еще один интересный и верный друг. Рудик часто задерживался до закрытия магазина и, провожая Елизавету Михайловну до трамвая или автобуса, нес сумку с ее вещами.

Елизавета Михайловна и ее муж, Вениамин Михайлович Пажи, были бездетны. Совершенно естественно, что, познакомившись с искренним юношей, они изливали на него свою неистраченную родительскую любовь и всячески стремились ему помочь.

Именно тогда, в середине 1950-х, у юного танцовщика появились и другие настоящие друзья. Речь пойдет о близнецах Любе и Леониде Романковых.

Они были ровесниками Нуреева. Только, в отличие от Рудольфа, родились в интеллигентной профессорской семье, жили в уютной ленинградской квартире и были окружены любовью. Брат и сестра Романковы проводили вместе с Рудольфом все выходные: ходили на его выступления, а когда он бывал свободен, отправлялись в музеи, театры, ездили за город. Леня оказался единственным, кто провожал Нуреева в «Пулково», когда труппа Кировского театра улетела в Париж.

Это Елизавета Михайловна из музыкального магазина нашла для Нуреева преподавательницу музыки, которая согласилась учить его бесплатно, и познакомила со сверстниками, с которыми он мог бы подружиться. Марина Петровна Савва, концертмейстер Малого Оперного театра, несмотря на занятость на работе и преподавание в музыкальной школе, сразу же согласилась давать Рудику уроки. Будучи музыкально одаренным, он охотно учился, и через четыре месяца уже играл «Элегию» Рахманинова. Муж Марины Петровны, Николай Александрович Савва, скрипач оркестра Малого Оперного театра, был доброжелательным и открытым человеком. Рудик с удовольствием навещал новых друзей. Саввы также были бездетной парой и к своим ученикам относились, как к собственным детям.

Любовь Мясникова, до замужества Романкова, в то время была студенткой Ленинградского политехнического института, где училась вместе с братом-близнецом Леонидом. Впоследствии она стала кандидатом физико-математических наук, специалистом по полимерам, членом ученого совета физико-технического института им. Иоффе Российской академии наук.

«Я познакомилась с Рудиком, кажется, в первый же год его появления в Ленинграде, — вспоминала она. — Он был очень одинок в чужом, пусть и красивом, но холодном городе с капризным мокрым климатом. В промозглые осенние или морозные бессолнечные зимние дни так привлекательны домашнее тепло и уют. Да и с солнечного веселого морозца норовишь быстрее добраться до дома. А у Рудика было одно холодное демисезонное пальтишко, из теплых вещей — только шарф, а вместо уютной квартиры — койка в интернате хореографического училища, где новичка-переростка встретили не очень-то дружелюбно.

Его тянуло на улицы города — разглядывать здания с их уникальными фасадами, знакомиться с гармонией классических архитектурных ансамблей, ему хотелось облазить все музеи, пересмотреть все спектакли, посетить все концерты, смешаться с толпой, стать своим в этом непостижимом городе, про который он столько слышал и куда так давно стремился.

Независимость и умение держаться по-царски, по-моему, просто родились с ним. Поэтому и помощь он принимал только ту, которую не считал унизительной. Жалеть он себя не позволял, да, собственно говоря, это чувство и не вызывал. Желание помочь — да. Причем помочь, дабы приобщиться к некоему божественному промыслу, так как на нем уже с молодых лет была печать избранности».

Люба Романкова увидела Рудика прежде, чем услышала о нем от подруги своей матери Елизаветы Михайловны Пажи: из-за большой любви к балету она посещала не только спектакли Кировского театра, но и концерты хореографического училища, проходившие несколько раз в сезон. Билеты стоили недорого: ведь театры находились на государственной дотации, и каждый мог позволить себе это удовольствие, было бы желание.

По словам Л. Мясниковой-Романковой, вечера хореографического училища бывали довольно продолжительными: каждому ученику давали возможность показать себя в разных амплуа. В первом отделении обычно ставился один акт из какого-нибудь классического балета, а второе и третье отделение составляли концертные номера: па-де-де, вариации и характерные танцы.

В один из таких вечеров она и увидела Рудика, в ту пору еще ученика Ленинградского хореографического, танцующего Актеона из «Эсмеральды». Его партнершей в тот вечер была Алла Сизова, и танцевали они оба прекрасно.

На одном из концертов хореографического училища Люба оказалась вместе с Елизаветой Михайловной Пажи. В перерыве к той подошел невысокий изящный юноша с еще влажными волосами (он только что вымылся и переоделся после выступления), с которым Елизавета Михайловна тут же познакомила Любу. Это был Рудик Нуреев.

По просьбе Елизаветы Михайловны его пригласили в дом Романковых на воскресный обед. На первый взгляд семья была весьма технарская. Но только на первый взгляд. Дед Любы и Леонида, воспитанный еще в конце XIX столетия, был не только классически образован (знал латынь, немецкий, французский, английский), но и разносторонне одарен: играл на рояле, рисовал, писал стихи. Мать обладала красивым меццо-сопрано. Они с дедом часто устраивали домашние концерты. Родители были заядлыми театралами, старались не пропустить ни одной премьеры. Их дети интересовались всем: охотно учились, занимались спортом, бегали по выставкам, концертам, спектаклям, музеям. Это было время пресловутой хрущевской «оттепели». Все казалось молодым людям захватывающе интересным, впереди была большая жизнь, горизонты которой даже не проглядывались.

После обеда Люба с братом пригласили Рудика остаться еще посидеть и поболтать. Юноша им понравился — он не походил ни на кого из их окружения, и это делало общение с ним особенно интересным.

Рудик держался с достоинством, очень независимо и в то же время скромно. Любе, которая восемь лет занималась в школьном балетном кружке, было особенно интересно расспросить его о жизни в училище, о занятиях, классах, педагогах. Уже миновала полночь, а молодые люди все болтали и болтали…