Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена - Брайан Мастерс Страница 11

Неудивительно, что выходцев из Брока, Броудси и Инвераллочи отличает такая упорная гордость за свой народ и свое наследие. Они не выносят, когда к ним относятся свысока, и начинают громко возмущаться, если представители властей обращаются к ним по фамилии, находя это глубоко оскорбительным («За все мои годы работы государственным служащим, – писал Нильсен, – я никогда не относился ни к кому, даже к жертвам автомобильных аварий, как к просто очередному набору из лица, имени и чисел».) Кроме того, они ни за что добровольно не выкажут свое почтение аристократу. Кристиан Уотт, жена рыбака из Броудси, в своих недавно изданных мемуарах писала, что мать учила ее никогда не зависеть от милости землевладельцев, поскольку это лишало человека свободы. Для них предпочтительнее быть бедным рыбаком, чем сытой служанкой у богатой леди: «Будь ты лорд или слуга, деньги никогда не сделают из тебя человека, если с тобой самим не все ладно». Аристократы, которые ожидали, что жены рыбаков будут им кланяться, быстро лишались этих иллюзий. «Нигде на северо-востоке Шотландии я не наблюдала подобного, – писала Кристиан о середине девятнадцатого века. – Не в характере бьюкенцев это делать. Граф Эррольский пытался заставить людей в Круден-Бей кланяться ему, поскольку был недалек умом. Тогда одна женщина отняла его трость и ей же его побила» ^[6].

В этих рыбацких деревушках Бьюкена есть и давняя традиция радикализма, передаваемая из поколения в поколения в устной манере и связанная с их неизменным врожденным чувством справедливости. В отличие от радикализма более нового, который рождается из политических взглядов, их радикализм уходит корнями глубоко в историю Шотландии, в националистские, якобитские и антицерковные конфликты. Например, их сердила ситуация со знаменитыми «шотландскими огораживаниями», когда завод, принадлежащий герцогу Сазерленда, насильно выселил сотни мелких фермеров, чтобы использовать их земли для своей выгоды. Огораживания можно было оправдать с экономической точки зрения, однако местные жители (в чьи деревни хлынули обездолевшие фермеры) видели в них только жадность и жестокость, покушение на древнюю скромную культуру. Молодая Кристиан Уотт с ее острым языком как-то встретила лорда Макдональда (который собирался продолжить огораживания) на пирсе Кайликина, что на западном побережье, и закричала на него прямо перед шокированной толпой: «Вы хуже, чем объедки от свиньи, раз причиняете столько страданий невинным людям!» Если бы он жил на восточном побережье, добавила она, то его замок давно бы сожгли дотла.

Вместе с этим недовольством устоявшимся порядком шло и глубокое презрение к классовому неравенству. Считалось, что образование в общественных школах покрывает разум смолой, которую можно разбить только молотом, и сильнейшее неодобрение было припасено для тех представителей рабочего класса, кто сумел выбиться в люди и поднимал после этого планку еще выше, чтобы того же не смогли добиться другие рабочие.

Сожженные замки были – и являются по сей день – отличительной особенностью территорий вокруг Фрейзербурга. Замки Инвераллочи, Кейрнбулга и Питслиго, некогда служившие достойной защитой от вторжений с моря, были уничтожены правительством в качестве наказания за поддержку якобитов в Бьюкене, и теперь их развалины были открыты всем ветрам, словно жуткие голые черепа на фоне ландшафта. Дети, включая Денниса Нильсена, поколениями играли в руинах, оставшихся от прошлого их народа и постоянно напоминавших об их истории.

Радикализм этот также проявлялся в виде сопротивления церкви. Пресвитерианская церковь никогда не имела такого влияния на северо-востоке Шотландии, как на юго-западе. По оценкам, примерно четыре из пяти жителей Бьюкена были в глубине души епископальцами, к чему их наверняка вело все то же желание продемонстрировать свою независимость, поскольку епископальская церковь была связана с якобитами. Пресвитерианство в конечном итоге стали насаждать насильно, невзирая на волну протестов (пресвитерианских министров стаскивали с трибун), и те, кто цеплялся за свою веру, стали еще более подозрительными и недоверчивыми, что вполне вписывалось в их характер. Католицизм их, как и ожидалось, не привлекал. «Эта религия словно предназначена для жителей теплого средиземноморского климата, где она и зародилась, – писала Кристиан Уотт. – Но явно не для нашей холодной северной погоды. Холод и голод обостряют потребность человека в настоящих ответах».

С другой стороны, возросло количество небольших сект, которые бросали вызов навязанным ортодоксальным религиям: словно они все время находили новые способы бунтовать против устоявшегося порядка. «Рыбацкое население побережья Бьюкена, судя по описаниям, всегда готово было принять любую новую форму религии». «Перерожденные» христиане и последователи «Миссии веры» были не редкостью в девятнадцатом веке и позже. Одна из дальних родственниц Нильсена по линии бабушки, Джини Дьюти, была известна в Броудси и в Броке своим трудом во благо «Миссии», и к той же секте какое-то время принадлежала его мать.

Возможно, радикализм, который они демонстрировали такими разными способами, и любопытство, смешанное с врожденным фатализмом, сказались на долголетии бьюкенцев. Многие жены рыбаков жили дольше ста лет, оставаясь такими же прямолинейными спорщицами, как в молодости. Ты не устаешь от жизни, если тебе всегда есть что сказать. Их суховатый юмор и словоохотливость не покидали их и к старости, так что в разговоре с женой рыбака можно было застрять на несколько часов.

Через браки, заключаемые в небольшой области на протяжении столетий, почти всю деревню обычно связывали родственные узы. В некотором смысле можно сказать, что жители каждой такой деревни были одной огромной семьей из нескольких сотен человек. Если прогуляться по аккуратным и чистым кладбищам, расположенным на высоте по всему побережью, откуда открывался вид на море, то становится ясно: на могилах написаны одни и те же фамилии снова и снова. Стивен, Дьюти, Уайт, Ритчи, Сим, Ноубл, Уотт, Бьюкен. Даже имена часто повторялись, поскольку взяты были из Библии, – некоторые могилы можно различить только по дате.

Из этого постоянного кровосмешения вытекало два последствия. Во-первых, неизбежно росло число психических и физических заболеваний, передающихся из поколения в поколение. В некоторых семьях передавалось по наследству тугоумие, глухота или безумие. При этом довольно часто безумие считалось всего лишь причудливой особенностью личности, к которой стоило привыкнуть, а депрессию, как правило, просто терпели. Пять двоюродных сестер Кристиан Уотт страдали от психических заболеваний, да и она сама провела вторую половину жизни в лечебнице для душевнобольных. Она не считала себя безумной, но интуитивно понимала, что обществу следует признавать психические расстройства настоящим заболеванием. «Наверное, самое трагичное здесь то, – писала она, – что человек может быть в полном порядке сегодня – и серьезно болен завтра». Эту мысль стоит иметь в виду, когда мы перейдем к Инвераллочи и Деннису Нильсену.

Вторым последствием такого количества семей с одинаковыми фамилиями было то, что имена здесь использовались редко. Самым важным (и зачастую единственным) способом различия стали прозвища – или, как их называли в Бьюкене, «детские клички». На улице из десяти домов, где жили восемь семей с фамилией Дьюти и, скажем, с полдюжины дочерей звали Элизабет, единственный способ различать их заключался в том, чтобы называть их по-разному. Поэтому одну могли звать Бетти Джини, а другую – Либи Кирсти, хотя их обеих на самом деле крестили как Элизабет Дьюти. Эти детские клички были распространены почти во всех деревнях и сохранились практически до нынешних времен. Только поколение, рожденное после Второй мировой, их отбросило.