Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена - Брайан Мастерс Страница 10

Деннис Нильсен родился в семье шотландки и норвежца в городе Фрейзербурге, на северо-восточной окраине Абердиншира, куда постоянно вторгаются жестокие ветра Северного моря. Его норвежская наследственность получилась скорее случайно: лишь постскриптум в долгой череде шотландских предков, важный для понимания его личности. Все его выдающиеся черты характера, включая те, которые стали очевидны уже после ареста, и те, которые заметить не так легко, – следствие его сильных бьюкенских корней. Сильная независимость, прямолинейная честность, нелюбовь к компромиссам и дипломатическим уловкам, бросающий вызов устоявшимся взглядам радикализм, презрение к привилегиям, словоохотливость, любовь к спорам, недоверие к церкви и вера в человеческую логику, а также глубокое восхищение силами природы, в особенности всемогущим и всеведающим морем, – все эти черты можно встретить у народа из области Бьюкен, куда уходят корни Нильсена. Многие выходцы оттуда также склонны к психическим расстройствам, что довольно широко распространено среди народов, веками воюющих сами с собой.

Шотландцы с восточного побережья разительно отличаются от шотландцев с западного, и разницу эту определяет климат. На западном побережье, туманном и щадящем, рождаются спокойные, мягкие, доверчивые люди; на восточное же, с которым мы имеем дело, постоянно обрушиваются суровые и опасные шторма, что порождает догматический взгляд на мир, твердую убежденность в собственной правоте и закоренелый фатализм. Эти люди запирают свои двери, с подозрением относятся к незнакомцам, считают себя необыкновенными и (особенно в рыбацких поселениях) всегда прекрасно осведомлены о собственной темной стороне. Бог и зло для них – реальность, а не эфемерный религиозный концепт, и иногда тут поговаривают с опаской, что по ночам рыбаки будто становятся другими людьми.

Область Бьюкен, протянувшаяся из Фрейзербурга на юг и на запад, представляет собой плодовитые фермерские земли, усеянные каменными стенами и низкими домами. В этих просторах у деревьев мало шансов отрастить густые кроны – их безжалостно сгибает ветер. На севере и востоке разливается море, иногда вздымающееся, как горы, всегда – угрожающее и сильное. И все же именно море, а не земля, с давних времен кормило жителей Бьюкена. Это, правда, не делает море их другом – скорее врагом, с существованием которого приходится мириться. Его невозможно приручить: сама мысль столкнуться с его могучим гневом и победить кажется людям абсурдной.

Фрейзербург, известный в округе как «Брок», был основан в 1592 году возле небольшой деревни под названием Фейтлай. Это торговый и обменный центр всей области, но город относительно молодой в сравнении с чередой рыбацких деревушек, протянувшихся на всем южном и западном побережье, которые были так или иначе обитаемы еще с ледникового периода. Деревни с названиями вроде Броудси (или Бретси), Сейнт-Комбс, Кейрнбул, Инвераллочи населены были людьми, корни которых уходили за пределы времен и которые давно выучили: когда кто-то уходит в море, не стоит ждать, что он обязательно вернется. Многие не возвращались.

Ловля сельди, мода на которую достигла своего пика в девятнадцатом веке, сделала область процветающей, но море всегда полнилось бесконечным разнообразием живности: треска, скаты, палтус, макрель, пикша, мерланг, лобстер и многое другое. Основная трудность заключалась не в недостатке рыбы, а в постоянном риске, связанном с выходом в море, непредсказуемое и жестокое в этой местности. Чтобы ориентироваться в море по звездам и секстанту, требовался опыт, передаваемый поколениями, а также нечто большее, чем просто смелость. Каждая жена рыбака знала, что половину ее семьи наверняка со временем поглотит вода. Существуют письменные свидетельства о том, что некоторые жены теряли по пять членов своей семьи, включая сыновей, в пяти разных трагедиях на протяжении двух лет. В столь суровой жизни нет места оптимизму.

Во время мореходного сезона рабочий день рыбака начинался примерно в три утра и иногда продолжался вплоть до полуночи. Мужей относили на спине до лодки их жены, чтобы они не промокли. Картина получалась весьма живописная: женщины подбирали свои яркие клетчатые юбки до колен и шли по мелководью. Можно было сказать, из какой деревни идет та или иная жена, по цвету ее юбки или «шотландки»: это было что-то вроде примитивной эмблемы, которую они носили (в Инвераллочи, например, узор юбок был черно-красный). Затем, пока мужчины сражались с волнами, женщины дома потрошили и солили рыбу, раскладывая ее на пляже и на камнях, покрывая каждый доступный сантиметр пространства соленой рыбой и бросая камни в вороватых чаек, которые, крича и налетая с высоты, могли украсть до десятой части добычи за раз. На крышах маленьких домов, похожих размером на кукольные, дети ставили стулья и тоже раскладывали выпотрошенную и разрезанную рыбу, чтобы просушить ее на солнце. Когда под рыбой образовывалось мокрое пятно, это означало, что пора ее перевернуть. Цвет, звук, запах – все вместе это создавало весьма живописную картину, которая соблазнила бы любого художника. Однако чего художник не увидел бы, так это полного изнеможения жены и детей к концу дня и их опустошенного, отчаянного осознания, что, как бы много часов они ни работали, они все равно навсегда останутся бедными.

Иногда «женушка» со своими «спиногрызами» (то есть с сыновьями и дочерьми) ходила в «ближний край» в направлении Стрикена, примерно в одиннадцати километрах от моря, чтобы обменять рыбу на масло, яйца, сыр и молоко с ферм («дальним краем» считались Грампианские горы). В Стрикене и Броке имелись этакие «рынки труда», где дети могли наняться в какую-нибудь семью, которой не помешала бы лишняя пара рук и которая была готова за это заплатить. Хотя гораздо чаще деревенские поступали более эффективно, просто усыновляя или удочеряя на несколько лет соседских детей, если слишком много их собственных потомков погибли и в кровати имелось свободное место.

Кровать представляла собой деревянный ящик возле дальней стены дома или две деревянные рамы, наложенные друг на друга, куда укладывали спать всех обитателей дома, кроме родителей. Возле другой стены находился открытый очаг и деревянный стол со скамейками, за которым ели. Такие дома назывались «батт-энд-бен» (т. е. «двухкомнатный коттедж») и многие из них сохранились и по сей день: в одном из таких домов родилась бабушка Денниса Нильсена, и там же ее выдавали замуж, когда ей исполнилось двадцать. Даже язык этой области уникален для обитателей Бьюкена: это даже не диалект шотландского, а язык национального меньшинства, «бьюкенский дорический» диалект, совершенно непонятный для англичан и слабо знакомый западным шотландцам. Это тоже сказалось на изолированности жителей Бьюкена, а также на их независимости и чувстве отчужденного превосходства. Они не любят показной вежливости, поскольку считают ее напрасной тратой сил, присущей более мягкотелым и защищенным людям.