Четыре королевы - Нэнси Голдстоун Страница 104

С браками Раймондам не везло — и деду, пятому графу этого имени, и отцу, и внуку. Пресловутые пять (или шесть) жен Раймонда VI, которых перечисляют как признак глубокого распутства и непорядочности этого человека, — это число сложилось не от хорошей жизни. В этом вопросе Раймонду-Беренгеру повезло намного больше…

Первую жену Раймонду VI сосватал отец, когда тому было неполных шестнадцать лет. Брак был выгодный и достойный: Эрмесинда, графиня де Мельгейль, уже вдова (хотя это не мешало ей быть молодой) принесла мужу в приданое сперва половину графства Мельгейль, а потом, умирая от какой-то болезни, по завещанию передала и вторую половину. Учитывая среднюю продолжительность жизни в Средние века — 35 лет, — мы не можем усмотреть здесь никакого злоумышления со стороны супруга. Случалось, что умирали от воспаления легких через неделю после свадьбы, выпив кружку холодной воды в жаркий день… Раймонд стал вдовцом в 20 лет, но вскоре его женили снова на Беатрисе де Безье из знатного (и беспокойного) рода Тренкавелей. Граф ждал от нее наследника, но супруга родила лишь одну дочь — в 1193 муж с нею расстался, после чего она, проникшись катарским мировоззрением, свойственным ее семье, удалилась в какую-то еретическую общину. Кстати, в исторических сочинениях можно прочесть, что «граф запер жену в катарский монастырь», чтобы от нее избавиться. Между тем монастырей у катаров не было по определению, а добрый католик никак не мог «заставить» кого бы то ни было уйти к катарам.

Что чему послужило причиной — расставание с мужем или желание уйти от мира в связи с общей разочарованностью, мы теперь установить не можем. Но развод по причине бесплодия брака был довольно обычным делом среди знатных семей — смотри, например, историю короля Иоанна Английского, который добился наследников только от третьей жены.

Раймонд VI сразу же (в 1193 году) женился на Бургонь де Лузиньян, дочери Амори, впоследствии короля Кипра, и Эшивы д’Ибелин, но этот брак продлился всего до 1196 года. С этой супругой граф развелся уже будучи правителем Тулузы, поскольку ему предложили самую блестящую партию из возможных: это была Жанна Плантагенет, сестра Ричарда Львиное Сердце, дочь Генриха II Английского. Ричард, который, кстати, предпочитал зваться герцогом Аквитанским, а не королем Англии, предложил этот брак в ознаменование мира, заключенного между ним и графом Тулузским: постоянные стычки из-за пограничных территорий обоим давно надоели. Ричард охотно отдал графу сестру, ради чести и благополучия которой незадолго до того чуть не разорил всю Сицилию. Стоит упомянуть, что первым браком Жанна была выдана за короля Сицилии, острова, по нравам очень сходного с Лангедоком. Потому к рассказам о том, что подданные Раймонда VI пугали новую графиню своей грубостью, а муж попросту уморил невниманием, следует относиться осторожно.

Жанна родила графу долгожданного наследника, Раймонда VII, и умерла родами следующего ребенка, другого сына, который умер через несколько дней. Множество примеров из истории Средневековья показывает, что супруга, обеспечившая дом наследником, пользовалась почетом у мужа, даже если между ними не было никаких личных привязанностей — вспомним рассказанную нам выше историю отношений Маргариты и Людовика. Граф Раймонд был слишком умен, чтобы позволить себе открыто нарушать права и проявлять неуважение к сестре такого соседа, как Ричард. Да и на каких основаниях могло бы родиться неуважение? Жанна была красива, умна, плодовита, как все дочери Элеоноры Аквитанской, она готова была помогать мужу в делах… И вряд ли Раймонд VI обрадовался, потеряв ее спустя четыре года после свадьбы.

Пятая жена, чье имя даже осталось неизвестным, дочь византийского вельможи, промелькнула в истории Тулузы как тень (1200–1202 годы), а шестая, Леонора, сестра короля Педро Арагонского, пережила графа и тихо скончалась где-то на задворках истории…

Да, у графа имелись бастарды. Однако среди государей тех времен это не воспринималось как что-то преступное, порочное и предосудительное. Бастардов было полно и у английских королей, и у французских (Людовик Святой, конечно же, не в счет). До тех пор, пока Раймонд проявлял хотя бы внешнюю почтительность к жене и не лишал ее положенных по закону привилегий, ситуация не считалась выходящей за рамки благопристойности. Однако надо же было хоть чем-то очернить ненавистного южанина? Вот и нашли повод…

Добавим также, что ни чувства девушек (как, впрочем, и мужчин), ни их возраст при заключении политических браков в расчет не принимались. Мать Раймонда VI, Констанция, была старше своего второго мужа на 24 года, Жанну Плантагенет, мать Раймонда VII, первый раз отдали замуж одиннадцати (!) лет от роду за 23-летнего Роджера Сицилийского, и таких примеров огромное множество.

Сыну графа, Раймонду VII, все надежды на мирную и удачную семейную жизнь оборвала война. Именно его, а не Санчу Прованскую, можно с полным основанием назвать «ребенком войны». Его наспех женили в четырнадцать лет на другой сестре дона Педро, Санче Арагонской, — из чисто политических соображений; жена была лет на десять его старше, что потом роковым образом сказалось на судьбе графства. Несколько лет молодой граф провел вдали от жены, потом занимался войной, не бывая дома месяцами и годами. Не мудрено, что у них была лишь одна дочь. А потом наступил пожилой возраст… Прочее почти точно описано в книге Нэнси Голдстоун.

Другим поводом к очернению тулузских графов было попустительство ереси. Оба они, и отец, и сын, без всякого сомнения, были католиками — но, в отличие от Прованса, на их земле еретиков было намного больше, они составляли очень значительную часть населения, и преследовать, изгонять их — значило разорить города, поместья, разрушить торговлю и ремесла, поскольку еретики по закону подлежали изгнанию, а их дома — разрушению до основания. Требования религии на территории Лангедока не перевешивали соображений политических и экономических, вдобавок это происходило на фоне свойственной всему югу веротерпимости. Отлучения, которые со всех сторон сыпались на графов, старого и молодого, давно потеряли религиозный характер — это было средство политического и психологического давления, и отец с сыном провели много лет, зажатые меж двух огней, лавируя между необходимостью хранить верность своим подданным и отбиваться всеми средствами от упорного и сильного врага.

Наблюдая за всем происходящим по другую сторону Роны, граф Прованса, добрый католик, решил, что будет правильнее стать на сторону северян.

А Раймонд VII, потеряв некоторую часть своей территории по Парижскому договору, не мог придумать ничего лучшего для восстановления материальной базы своей власти, как обратиться в сторону Прованса. Для этого у него, с его позиции, были некоторые основания.

Приведем характеристику ситуации из книги Николая Осокина «История альбигойцев и их времени» (стр. 663–664) ^[124]:

«Раймонд Беренгарий, последний граф Прованса, в первое время был полноправным феодальным государем в своей богатой, свободной земле. Он ничем не нарушал старых традиций своего дома. Он довольствовался почетом, присягой, доходами от своих вассалов и городов, а во всем прочем предоставлял их самим себе. Иначе нельзя было поступать с такими городами, как, например, Марсель и Арль, которые снабжали полудикую Францию и даже Англию мануфактурными изделиями Италии и Востока, хлебом, пряностями и оружием. Капиталы со всех сторон стекались в эти общины, корабли которых составляли целые флотилии… и консулы которых были богаче могущественных государей. Симон Монфор загнал Раймонда Беренгария в Арагон. Беренгарий вернулся… и снова объявил себя государем. Но его характер уже изменился, он стал заносчивым, надменным с подданными. [В этом сказалось арагонское воспитание, им полученное — A.H]. Желая войти в доверие к французам, Беренгарий вместе с ними осадил Авиньон. И с феодалами, и с консулами он начал обходиться иначе.