Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов Страница 103

Три дня английский морской гигант простоял затем на ялтинском рейде, несмотря на близившийся подход к Ялте большевиков. Задержка эта явилась результатом настойчивого желания императрицы Марии Федоровны дать возможность спастись всем тем, кто не мог рассчитывать уйти иначе от кровожадной мести большевиков. Эвакуацию все это время продолжал прикрывать особый отряд, который, решив остаться в России для продолжения борьбы с большевиками, до конца выполнил лежавший на нем долг. В соответствии с таким решением отряд был погружен в последнюю очередь на английский транспорт, который, медленно обойдя в последний раз английский дредноут, взял направление на Севастополь. При прощальном обходе транспортом «Мальборо» на корме броненосца стоял неподвижно великий князь Николай Николаевич, бывший Верховный главнокомандующий русской армией, и отчетливо вырисовывалась небольшая фигура императрицы Марии Федоровны, заливавшейся слезами. Это была последняя встреча в пределах России названных лиц с офицерами русской армии! Через несколько дней отряд из Севастополя был переброшен на иностранных же судах в Феодосию, а оттуда на Кавказ, в Адлер, где он вошел в состав войск Грузинского фронта.

Английский дредноут «Мальборо» увозил бывшего русского Верховного главнокомандующего через Константинополь в изгнание, из которого великому князю Николаю Николаевичу не суждено было уже вернуться!

2. Великий князь Николай Николаевич во Франции. Его кончина

По оставлении Крыма Николай Николаевич с семьей поселился сначала в Италии, а затем, с 1922 г., на юге Франции, в Антибе. В июле 1923 г. он переехал в имение Шуаньи, поближе к Парижу.

В Антибе великий князь поселился в нанятой им даче «Thenard», вблизи небольшой виллы, составлявшей собственность его брата, великого князя Петра Николаевича.

Нанятая великим князем Николаем Николаевичем дача представляла собой трехэтажный дом, нижний этаж которого занимала великокняжеская чета, а наверху жили лица, составлявшие личную свиту великого князя. Внизу находились гостиная, столовая и внутренние комнаты великокняжеской четы. Гостиная, служившая вместе с тем и кабинетом великого князя, представляла собой большую комнату с открытым видом на море, на котором нередко маневрировали суда французского флота. Столовая была также достаточных размеров, вмещала всех жителей дома, которые в числе 10–12 человек собирались в ней ежедневно к завтраку и обеду.

Великий князь жил в Антибе вполне уединенно под скромной фамилией Борисов, которую он принял воспоминание о названии своего главного имения в России – Борисово. Он принимал у себя только самых близких людей и всячески избегал встречи с лицами, носившими на себе политический отпечаток. В глубине души он, видимо, решил отойти от всякого участия в активных делах эмиграции, будучи того мнения, что Россию исцелит и спасет только время.

В начале 20-х гг. я, будучи в Сербии, задумал писать свои воспоминания, вылившиеся затем в книгу «Россия в мировой войне». Уважая принятую великим князем на себя отчужденность от внешнего мира, я обратился не лично к великому князю, а через одного из приближенных к нему лиц его домашней свиты с просьбой передать мое ходатайство о временном предоставлении мне материалов по войне, если бы таковые у великого князя сохранились. Через несколько времени я получил ответ из Рима, в котором мне сообщалось, что «личных записей это лицо (великий князь) не вело. Документов, освещающих и имеющих значение для оперативных вопросов, тоже не имело. Таким образом, дать Вам что-либо, могущее служить помощью в предполагаемом вами труде, оно не может…»

Затем, в марте 1923 г., уже будучи в Париже, я послал в Антиб для ознакомления великому князю рукопись моей статьи «Основные идеи стратегического развертывания и первых операций русской армии в 1914 г.». Статья эта мною была составлена для французского военного журнала «Revue militaire franςais», в котором она и была помещена, в майском и июньском номерах того же года.

«С большим интересом, – сообщал мне мой корреспондент, – статья прочитана Его Императорским Высочеством великим князем Николаем Николаевичем, которому я имел честь ее представить…»

Наконец, осенью того же, кажется, года я был по своим личным делам в Ницце. Опасаясь нарушить ту же усвоенную великим князем позицию полного изолирования себя от течений современной жизни – позицию, которую я не мог не признавать правильной, я ограничился сообщением на виллу «Thenard» о своем случайном проезде через Ниццу. Основываясь на совместном переживании с великим князем многих тяжелых и радостных дней, выпавших на нашу долю в 1914–1915 гг., я просил засвидетельствовать ему мои чувства неизменного уважения. На это письмо ко мне прибыл в гостиницу доверенный великого князя, который, не застав меня дома, просил принять его вторично. Наше свидание состоялось; мы обменялись несколькими любезными словами и мелкими впечатлениями о прошлых днях войны.

Этими небольшими знаками внимания закончились наши личные отношения с великим князем, которые я справедливо счел несложившимися. Великого князя окружили впоследствии новые люди, которые вовлекли его в современную жизнь и выдвинули его имя, далеко не без внутреннего сопротивления и личного его колебания, на позицию руководителя политической деятельности части русской эмигрантской общественности. Из этой попытки, как я и предвидел, вышло очень немного. Хотя великий князь сразу выставил лозунг «непредрешенства» будущего устройства Русской земли, тем не менее русская левая общественность, которая окончательно сменила верхи монархические на республиканские, отказалась признать его авторитет. Возможно, что и заграничные политические деятели, всегда сдержанно относившиеся к русскому самодержавию, видели в великом князе также лицо прежде всего «царского» корня, почему неохотно отзывались на совместную с ним политическую работу, подозревая в нем стремление к восстановлению в той или другой форме прежних порядков. Да и обстановка на территории нашей родины оставалась для каких-либо прямых действий малоблагоприятной. «Завоевать» Россию, т. е. навязать ей чужую волю после всего пережитого, едва ли кому удастся! Время же для освобождения, видимо, еще не настало, ибо будущая Россия едва ли сама знает, чего именно она хочет и в какую форму выльется ее государственность. К тому же процесс освобождения для прочности выздоровления должен начаться, несомненно, изнутри, т. е. зародиться в толще самого народа, которому одному дано будет почувствовать в себе биение новой жизни. Роль эмиграции в этом процессе едва ли поэтому может быть первенствующей. Пока лишь ее работа лежит в области сохранения и развития для будущей России тех культурных сил и традиций, которые унаследованы ею от прежней, довоенной России. В этом отношении традиции ее доблестной армии, несомненно, унаследованы и усвоены теми военными контингентами, которые оказались за рубежом. Поэтому работа великого князя в области сохранения этих контингентов и развития их традиций, как более реальная, и не могла не быть более плодотворной. Для военных контингентов имя первого русского Верховного главнокомандующего в период небывалой мировой войны навсегда останется окруженным известным ореолом и сохранится как лозунг доблести, присущей всему русскому национальному воинству.