Эйзенхауэр - Лариса Дубова Страница 10

Не все первокурсники выдерживали тройную нагрузку — учебу, приказы начальства и издевательства старших кадетов. Сосед Айка по комнате, семнадцатилетний юноша из Канзаса, по ночам рыдал, вспоминая, что ему пришлось пережить в течение дня. Через непродолжительное время он написал рапорт об отчислении из академии.

Айку, физически более крепкому и эмоционально более стабильному, чем большинство его товарищей, было легче переносить унижения. В то же время он был старше большинства своих мучителей, поступивших в академию в 17 лет, и поэтому с особым нетерпением ждал времени, когда сам окажется вправе помыкать другими.

Когда Айк стал старшекурсником, он тоже несколько раз заставлял начинающих делать бессмысленную работу. Но однажды произошел вроде бы мелкий эпизод, который вынудил его изменить поведение. В самом начале третьего года обучения на него буквально налетел и свалил с ног первокурсник, спешивший выполнить какое-то распоряжение начальства. Поднявшись, Айк с презрением оглядел юношу и высокомерно спросил: «Чем ты занимался раньше? Очень уж ты похож на парикмахера». Тот, дрожа от ужаса в ожидании кары, произнес: «Да, сэр, я был парикмахером, сэр». Эти слова были для Айка как удар молнии. Его лицо стало пунцовым. Не говоря ни слова, он круто повернулся и пошел прочь. Вечером того же дня он сказал своему соседу по комнате: «Я никогда в жизни не буду больше издеваться над новичками… Я только что сделал что-то глупое и непростительное. Я заставил человека устыдиться той работы, которой он зарабатывал себе на жизнь».

Дуайт явно преувеличил смысл сказанного — первокурсник просто правдиво ответил на его вопрос. Но для Эйзенхауэра этот случай послужил уроком — и не только на оставшийся срок обучения. Не случайно об этом «столкновении» стало известно из мемуаров бывшего президента. Эйзенхауэр больше никогда не выставлял на посмешище тех, кто был ниже его рангом, и тем более не вышучивал «низкоразрядные» профессии. Подчиненные знали об этом, рассказывали другим людям, и уважение к Дуайту росло.

Между тем пребывание в Вест-Пойнте было не из легких не только для начинающих, но и для старшекурсников. Начальство приучало будущих офицеров к стойкости во всех отношениях. Одним из ключевых выражений в академии было «вести спартанский образ жизни». Комнаты в общежитии не отапливались. Летом там было неимоверно жарко, зимой холодно. Жесткие правила поведения охватывали все моменты деятельности кадетов. Однако Дуайта, привыкшего к жизненным испытаниям и твердо решившего посвятить себя армейской карьере, трудности не раздражали — его, умевшего с ходу понять и запомнить изучаемый материал, сделать верные умозаключения, выводила из себя рутина в преподавании.

На рубеже XIX–XX веков в жизни Европы и Америки происходили глубочайшие изменения. Быстро развивалась техника, внедрялись новые технологии. В промышленности возникали мощные объединения, начиналась электрификация, появлялись автомобили, всё большее распространение получала киноиндустрия — словом, зарождалась научно-техническая революция. Но все эти новые веяния не достигали Вест-Пойнта. Здесь учили по старинке. Недаром существует поговорка, что генералы всегда стремятся выиграть предыдущую войну. Преподаватели повторяли общеобразовательные, военные и технические догмы прошлых десятилетий, и это просто бесило Эйзенхауэра и некоторых его товарищей, хотя большинство стремилось просто выучить заданное.

Однажды на практических занятиях по интегральному исчислению преподаватель нудно объяснял решение какой-то, по его словам, очень сложной задачи. Дуайт почти сразу понял, что задача в действительности намного проще, и объяснение не слушал. Когда же на следующем уроке преподаватель потребовал, чтобы именно Эйзенхауэр воспроизвел на доске решение, тот быстро написал значительно более простое решение с верным ответом. Преподаватель просто взорвался — заявил, что кадет запомнил ответ и для маскировки написал на доске какие-то непонятные вычисления. Эйзенхауэр был обвинен в обмане преподавателя, что в учебных заведениях США является самым тяжким правонарушением, влекущим за собой исключение.

Вместо того чтобы попросить прощения, Дуайт стал доказывать свою правоту, вызвав еще больший гнев недалекого учителя. К счастью, в класс заглянул начальник математической секции и, поняв, кто был прав, потребовал от обеих сторон прекратить спор. Чуть позже в своем кабинете он объявил преподавателю устный выговор и потребовал заменить прежнее решение задачи новым, предложенным кадетом Эйзенхауэром.

Это был единичный случай, когда начальство признало правоту кадета, а не преподавателя. Дуайт сделал правильные выводы: больше в споры с начальством не ввязывался, подчинялся консервативным нормам. Это было нелегко, поскольку, пишет исследователь истории Вест-Пойнта и биографии Эйзенхауэра С. Амброз, «часто преподаватели знали меньше, чем их слушатели».

На учебных занятиях Дуайт подчинялся стандартам, принятым в академии, и лишь в мелочах, для собственного удовлетворения, позволял себе отступать от конформизма. Например, в академии было запрещено курить. «Именно поэтому, — писал на склоне лет Эйзенхауэр, — я и стал курить сигареты». Несколько раз его заставали за этим занятием и заставляли в качестве наказания выполнять вне очереди ту или иную работу или наказывали карцером. Тем не менее он продолжал курить — вначале в знак протеста, но постепенно втягивался и отравлял легкие дымом почти до конца жизни. Дуайт утешал себя и другими мелкими нарушениями правил: опаздывал на построение, одевался чуть-чуть не по форме и т. п. При этом он не особо не рисковал — отсев из академии был значительным, многие кадеты не выдерживали свалившихся на них физических, умственных, моральных испытаний, а военное начальство было заинтересовано в сохранении контингента.

Более того, хотя Айка наказывали за мелкие проступки, начальство ценило его прежде всего как выдающегося спортсмена. Уже на первом году обучения его считали одним из лучших футболистов и бейсболистов, посылали на соревнования по легкой атлетике (он был прекрасным бегуном). Его имя даже попадало в газеты. После того как команда Вест-Пойнта выиграла футбольный матч у команды Рутгерского университета (штат Нью-Джерси), влиятельная газета «Нью-Йорк таймс» назвала Эйзенхауэра «одним из самых многообещающих игроков на Восточном побережье».

Правда, в 1912 году произошла серьезная неприятность. Во время одного из матчей Дуайт споткнулся, упал и повредил колено. Несмотря на боль, он продолжал играть, а на следующий день во время занятий по верховой езде неловко спрыгнул с лошади и вновь травмировал больную ногу. Врачи диагностировали сильное растяжение и частичный разрыв связок коленного сустава. Несколько дней Айк провел в госпитале, на колено наложили гипс. Он испытывал сильную боль, не мог уснуть, но надеялся, что сможет участвовать в дальнейших соревнованиях. Однако полученные повреждения оставили след на всю жизнь — какие-то связки срослись неправильно. Теперь, сообщили врачи, он должен будет обращаться со своим коленом осторожно, чтобы вновь не повредить сустав. В любом случае играть в футбол ему запретили.

Это был тяжелый удар — не только потому, что Айк любил футбол и был страстным игроком. Футбол служил надежной защитой от крупных неприятностей в академии. В течение долгого времени у Эйзенхауэра была депрессия, которую он преодолел с огромным трудом. Соседям по комнате он говорил, что теперь ему нечего делать в академии и, скорее всего, он бросит учиться. Но постепенно Дуайт пришел в себя, хотя его успеваемость, и без того не самая высокая, упала еще ниже. На первом году обучения он был на 57-м месте из 212 кадетов, теперь же стал 81-м на курсе, насчитывавшем 177 слушателей.