Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины - Софи Аскиноф Страница 10

Эта маленькая французская колония в Москве развивалась и структурировалась вокруг двух полюсов, символизирующих ее успех и ее корни в самом сердце города: вокруг моста и французской церкви. Все большее и большее число французов, покинувших родину, выбирало себе в качестве занятий коммерцию, конкретнее – торговлю предметами роскоши. Первые примеры тому были поданы еще в конце XVIII века, а прибыль, даваемая этим родом деятельности, оказалась весьма значительна, несмотря на конкуренцию со стороны местных купцов64. Эразм Пенсемай (?-1776/77), бывший в 1764 году парфюмером в Меце, поселился в Москве около 1775 года и стал компаньоном Жан-Батиста Прена. Вместе они продавали бакалею, косметику и парфюмерию. Эдм Лажуа – ювелир. Многие коммерсанты, как, например Александр Дорезон (| 1783) или Франсуа Гранмезон, являлись производителями карт. В 1764 году Марк Фази, хорошо известный в Санкт-Петербурге часовщик, решил основать в Москве часовую фабрику. Все эти люди были динамичны и амбициозны, а еще – солидарны между собой. Для них очень важно было успешно противостоять мощной купеческой гильдии Москвы. В этом смысле главную роль играла масонская ложа «Собрание иностранцев», основанная в Москве 25 октября 1774 года65. Действительно, став настоящим корпоративным союзом, она объединила преимущественно торговую элиту французской колонии. Профессиональный, а также дружеский и «национальный» характер этой ложи говорил о потребности московских французов в конце XVIII века закрепиться и защитить свою самобытность.

Им на смену должно прийти новое поколение начала XIX века. Готово ли оно было к этому? Кажется, что да. Действительно, очень скоро все более многочисленные старожилы и новенькие начали группироваться возле Китай-города, не составляя при этом по-настоящему его часть. В этом крылся смысл их стратегии: выделиться из среды других иностранных купцов, используя возможности, предоставляемые торговлей в центре Москвы. Им требовалось найти хорошее, проходное место, которое невозможно миновать тем, кто спешит на рынок. Таким проходным местом являлся Кузнецкий мост, связывающий такие оживленные улицы, как Лубянка, Никольская и Мясницкая. С начала революции многие французы постепенно открывали свои лавки на мосту и поблизости от него, так что очень скоро вместо «пойти на Кузнецкий мост» в городе стали говорить «пойти во французские лавки». Здесь французы продавали модные товары из первых рук (шляпы, перчатки, ткани), предметы роскоши и искусства (золотые украшения, парфюмерию, бронзовые и керамические изделия). Накануне 1812 года одной из наиболее известных являлась фирма Обер-Шальме: в ее магазине можно было приобрести роскошные ткани, севрский фарфор и др. «Ее магазины, – писал соотечественник A. Домерг, – были местом встреч высшего общества столицы». Ксавье де Местр утверждал, что некоторое время держал в этом квартале живописную мастерскую и магазинчик, торговавший предметами искусства. Также здешние магазины предлагали изысканные продукты (вина, ликеры, кондитерские изделия). Некто Татон держал на Кузнецком мосту лавку, в которой продавал прованское масло, сыры, вина и табак, «сделанные во Франции», как уточнял он. Наконец, там можно было найти немало товаров, называемых интеллектуальными (книг, журналов и пр.). Для их реализации в 1799 году был, в частности, создан книжный магазин В. Ж. Готье. Его основатель, Жан Готье, – сын Жан-Мари, уроженца пикардийского Сен-Кантена, который, приехав в Россию в 1764 году, сначала поступил учителем в семьи Еропкиных и Гурьевых, а затем записался московским купцом 1-й гильдии. Его сын Жан предпочел заняться книжной торговлей; так, объединившись с семьей Куртенер, он основал книжный магазин, а также издательство, вскоре приобретшие высокую репутацию в XIX веке66. Преуспевали и другие книготорговцы. Морис-Жерар Аллар (1779–1847) быстро стал крупным московским продавцом книг; его компаньоном являлся Жорж Этьен Франсуа де Лаво, бывший преподаватель различных пансионов города. Помимо книг фирма «Аллар и компания» продавала визитные карточки и бумагу с виньетками, а также – что может удивить – перчатки и белую шерсть для вязания. Ясно, что французские купцы занимали далеко не последнее место, скорее даже наоборот. Они реализовывали свои товары очень дорого, но это казалось совершенно законным их клиентам, без колебаний развязывавшим свои кошельки для приобретения изысканных товаров, которые было затруднительно найти где-либо еще. Используя свои связи с московской знатью, французы специализировались в основном на элитарной клиентуре, умеющей ценить товары, привезенные из Парижа. Сами названия магазинов говорили о специализации французской торговли: «С парижским вкусом», «Храм хорошего вкуса», «В бельэтаже». И от клиентуры не было отбоя! В московском высшем обществе считалось хорошим тоном посещать эти шикарные магазины. Некоторые французы для привлечения московских покупателей пользовались своими дореволюционными титулами и рангами. Так, например, действовал знаменитый Леонар Отье (1750–1820), бывший парикмахер Марии-Антуанетты, который, бежав в 1792 году в Лондон, а потом в Германию, в 1800 году поселился в Москве. Он пробыл там до 1814 года. Но нам не известно, имелась ли у него мастерская или же он выезжал на дом к клиентам. Помимо магазинов в центре Москвы появились гостиницы, которые содержали французы. Таков «Отель де Пари», возглавляемый г-ном Лекеном, родственником знаменитого трагика из «Комедии франсез», любимого артиста Вольтера. Так, потихоньку и незаметно, французская община укреплялась и богатела, строя свою репутацию и набирая силу на прочном фундаменте культуры и хорошего вкуса. Несмотря на испытания, причиной которых стала революция, община могла гордиться своим успешным внедрением в московскую жизнь благодаря знаниям французов-учителей и изысканности предлагаемых товаров. Ей оставалось лишь укреплять узы солидарности между земляками, каковой цели служило создание прихода Сен-Луи-де-Франсэ67.

Первая католическая церковь появилась в Москве в 1684–1685 годах, то есть в царствование Петра Великого. Речь идет о расположенной в Немецкой слободе церкви Петра и Павла68, открытой для представителей четырех народов: французов, немцев, итальянцев и поляков. Несмотря на эту победу, положение в православной стране католиков, постоянно подозреваемых местные жителями в прозелитизме, оставалось весьма непрочным69. Это подтверждается изгнанием иезуитов в 1689 году, равно как и антикатолической реакцией сразу после смерти Петра Великого (1725), которая в царствование императрицы Анны (1730–1740) лишь усилилась70. Пришлось ждать 1740-х годов, чтобы эта напряженность спала и Россия стала проводить настоящую политику веротерпимости, проявляя в этом верность духу Просвещения. Екатерина II открыто защищала эту политику и провозглашала ее в различных своих указах (от 22 июля 1763 года, от 21 апреля – 3 мая 1785 года), однако все же устанавливая некоторые рамки. Данная эволюция оказалась весьма благоприятна для московской колонии французов, которые по большей части принадлежали к католической вере. Кроме того, к концу XVIII века церковь святых Петра и Павла стала уже слишком маленькой для увеличивающейся католической общины, а проповеди в ней читались обычно на немецком или польском языках. Французы не чувствовали в ней себя дома. Воодушевленные горячим патриотическим чувством, они пожелали иметь свой собственный приход. 31 декабря 1786 года между Россией и Францией был подписан торговый договор, дававший проживающим в России французам, в числе прочего, свободу отправления религиозного культа. Так что настал момент потребовать у российских властей построить национальную церковь. Французский консул в Москве Пьер Мартен, занимавший этот пост с 1760 года, поддержал просьбу своих соотечественников. Переговоры затянулись, но, несмотря на отъезд дипломата в 1788-м, французы продолжали настаивать на своей просьбе. Естественно, они искали поддержки у католических иерархов, которые в России были представлены особой архиепископа-митрополита Могилевского. Кроме того, они организовали небольшую группу давления, а также приходской совет даже еще до образования прихода, чтобы подкрепить свои требования. Первое время из-за недостатка денежных средств они просили позволения переоборудовать в часовню одну из комнат дома, занимаемого вице-консулом. Архиепископ Могилевский согласился при условии, что содержать ее французы будут сами. Затем архиепископ назначил первого священника прихода – аббата Пема де Матиньикура, священника диоцеза Шалон в Шампани.