Император Юлиан - Гор Видал Страница 10

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, в моей жизни снова произошли неожиданные перемены. Однажды майским утром Мардоний давал мне урок литературы. Я декламировал Гесиода, то и дело сбиваясь, как вдруг в комнату вошел Галл.

- Он умер. Епископ умер. Прямо в церкви. Умер, и все! Мы с Мардонием осенили себя крестным знамением, Галл последовал нашему примеру. Через минуту комната наполнилась священниками, чиновниками и слугами. Печальная весть всех ошеломила и встревожила, ибо смерть епископа Константинопольского - большое событие, и выбор его преемника - дело государственной важности, в котором обязательно принимает участие император, если, конечно, он галилеянин. Констанций в это время воевал с персами на границах империи, за тысячу миль от нас; поэтому целый месяц константинопольская епархия оставалась без епископа, и никто не знал, что делать со мною и Галлом. К счастью, в городе в то время был дядя Юлиан, и на следующий день после похорон он пришел нас навестить.

- Он убьет нас, да? - сразу же спросил его Галл, которого опасность всегда делала безрассудным. Комит Юлиан выдавил из себя не очень уверенную улыбку:

- Ну конечно же нет! Ведь вы наследники Константина Великого.

- Наш отец тоже был его наследником, - буркнул Галл, - и все остальные тоже.

- Но божественный Август - друг вам.

- Тогда почему нас держат под стражей? - Галл кивнул в сторону одного из агентов тайной полиции, которых прислали в тот день; когда мы с Галлом хотели выйти на улицу, они очень вежливо попросили нас оставаться в доме "до дальнейших распоряжений".

- Они приставлены к вам для вашей же защиты.

- Лучше бы нас защитили от Констанция. - Галл понизил голос: несмотря на буйный нрав, он совсем не хотел погибнуть по собственной неосторожности.

Комит Юлиан забеспокоился:

- Ты не прав, Галл. Слушай внимательно. Некая приближенная к императору особа - очень приближенная, понимаешь? - сказала мне: Констанций верит, будто у него нет наследников из-за того, что очень многие его родные… потому что они, э-э… ну, скажем, умерли!

- Вот именно, а значит, ада ему все равно не миновать. Зачем ему нас щадить?

- А какая ему польза от вашей смерти? Ведь вы всего-навсего дети.

Галл фыркнул. В шестнадцать лет он был уже физически зрелым мужчиной, а по уму - ребенком, одержимым духом уничтожения.

- Поверьте, ничто вам не грозит, - утешал нас дядя Юлиан. У него-то у самого было чудесное настроение: только что его назначили наместником в Египет, и, боюсь, это занимало его куда больше, нежели судьба племянников. И все же дядюшка старался нас ободрить как мог, за что я, во всяком случае, был ему благодарен. Покидая нас, он бросил пустую фразу: "Вам нечего бояться".

После ухода дяди Галл схватил чашу, из которой тот пил, и яростно швырнул об пол. Сломав или разбив что-нибудь, Галл всегда чувствовал облегчение, но в этом его поступке заключался еще и некий ритуальный смысл.

- И он такой же, как все! - Голос Галла прерывался от злобы; теплый майский ветерок, задувая в открытые окна, шевелил его спутанные золотые кудри, а огромные голубые глаза казались еще больше из-за внезапно набежавших слез. - Не выпутаться нам!

Я хотел сказать что-то обнадеживающее, но он вдруг набросился на меня:

- От тебя-то невелик убыток, мартышка ты эдакая! Но вот почему я должен умирать? - И в самом деле, почему? Рано или поздно каждый задает себе этот вопрос, а поскольку больше всего на свете каждый любит себя самого, Галл считал, что нет справедливости в мире, где такого красавца и жизнелюба, как он, можно лишить жизни с такой же легкостью, как задуть свечу. Конечно, судьба порою к нам жестока, но эгоцентристы, подобные Галлу, не в силах с этим примириться. Я любил брата. Я его ненавидел. В детстве он так меня подавлял, что я сам себя воспринимал таким, каким отражался в этих прекрасных глазах, которые не замечали не только меня, но и никого вокруг.

И все же комит Юлиан оказался прав. Констанций действительно раскаивался в своих злодеяниях, и нам пока ничто не угрожало. Через некоторое время хранитель священной опочивальни Евсевий распорядился отправить нас в Макеллу в Каппадокии "для продолжения образования".

- А на кой нам это образование? - спросил Галл, когда нам объявили этот приказ, но Мардоний велел ему замолчать.

- Август милостив. Не забывай: он теперь не только твой государь, но и твой отец.

В тот же день мы выехали в Макеллу. Мардонию запретили с нами ехать, и это меня очень огорчило. До сих пор не могу понять, зачем понадобилась эта мелочная жестокость: скорее всего, Евсевий, будучи сам евнухом, знал, как все они умны и изворотливы, а потому не захотел оставлять детям такого сильного защитника

Когда меня с Галлом сажали в повозку, я горестно всхлипывал. Мардоний тоже был убит горем, но сдерживался. "Мы еще увидимся, - сказал он на прощание, - и мне бы очень хотелось, чтобы к этому времени Галл выучил наизусть столько же стихов Гесиода, сколько Юлиан". И вот неподвижная фигура Мардония, а потом и дворец скрылись из виду, а мы покатили вперед в сопровождении целой конной когорты, как важные государственные лица или опасные узники, - а мы были и теми, и другими. Я все всхлипывал, а Галл вполголоса ругался. На улицы Константинополя высыпали толпы народа, желая хоть одним глазком взглянуть на нас, - никто не думал, что мы останемся в живых. Чтобы поближе нас рассмотреть, один смелый горожанин протиснулся к самой повозке и тут же в изумлении отпрянул, получив от Галла плевок в лицо. Затем Галл накрылся с головой плащом и не снимал его, пока мы не выехали из городских ворот.

Все путешественники, кому приходилось бывать в Макелле, в один голос называют ее одним из красивейших уголков мира, я же до сих пор ее ненавижу. Макелла - это не город, а летняя резиденция в четырехстах милях от столицы, которую выстроил себе Константин в дремучих лесах у подножия горы Аргея, на месте охотничьих угодий древних каппадокийских царей. Сделавшись императором, Констанций унаследовал ее вместе с несколькими поместьями по соседству; именно с коронных земель в Каппадокии наша семья получает почти весь свой личный доход.

Когда я сегодня вечером рассказывал Приску о своем детстве, он заявил, что мне можно только позавидовать. "Ведь ты жил во дворце с садами, банями, фонтанами, собственной часовней, - говорил он, как всегда, подтрунивая надо мной, - в лучших охотничьих угодьях мира, и никаких забот, кроме чтения. Чудо, а не жизнь!" Мне, однако, она вовсе не казалась чудом: мы с Галлом жили немногим лучше заложников в персидской тюрьме. Нам не разрешали ни с кем общаться, кроме учителей, которые, сменяя один другого, приезжали из ближайшего города - Кесарии - и надолго не задерживались из-за Галла, который не мог устоять перед искушением их помучить. Гораздо лучше он ладил с нашей охраной, особенно молодыми офицерами; пустив в ход все свое недюжинное обаяние, он вскоре добился того, что они начали его обучать владению мечом и копьем, щитом и топором. От природы прекрасно развитый физически, Галл был прирожденным воином. Мне тоже хотелось учиться вместе с ним фехтованию, но он предпочитал не допускать меня в свою компанию. "Иди читай свои книжки, - грубо бросал он мне. - Воином буду я, а не ты". И я шел читать свои книжки.