Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир - Ингрид Карлберг Страница 10

Генерал-губернатором Финляндии Николай I назначил своего верного сподвижника Александра Сергеевича Меншикова. Примерно в то же время Меншиков был назначен адмиралом, главнокомандующим российским флотом. Назначение выглядело загадочным, ибо Меншиков честно признавался: он никогда не управлял парусным судном и никогда ноги его не было в новом Великом княжестве. Однако то, что он занимал обе эти должности, сыграет важную роль в жизни Иммануила Нобеля и его сыновей.

Задачу по управлению Финляндией Меншиков весьма успешно выполнял на расстоянии – из Санкт-Петербурга, с помощью избранных лояльных финляндских чиновников на местах⁵. Одним из них оказался губернатор Або, Ларс Габриэль фон Хаартман, с которым Иммануил Нобель только что встречался на ужине в Стокгольме. В молодости Хаартман принадлежал к тем, кто рвался служить России и занимал посты в Санкт-Петербурге еще до того, как Финляндия официально была присоединена к России. Теперь он стал советником Меншикова по вопросам национальной экономики и отвечал за проходившие тогда переговоры о торговых отношениях между Россией и Швецией.

В Або Хаартмана называли за глаза «его грозность», побаиваясь его взрывного темперамента. Однако, когда в предрождественские дни 1837 года Иммануил Нобель явился к нему домой, Ларс Габриэль был сама любезность. По словам Иммануила, они вели «долгие разговоры», и Хаартман устроил ему комнату в доме купца на Нюландсгатан, 7, где часто останавливались путешественники. После праздников Нобель получил временный вид на жительство сроком на год⁶.

Купца с улицы Нюландсгатан звали Юхан Шарлин. Вскоре между ним и Иммануилом Нобелем завязалась дружба, продолжавшаяся долгие годы. Позднее, подводя итоги этому трудному году, проведенному в Або, Иммануил назвал заказы от Шарлина и общение с его женой и двумя дочерями самыми светлыми моментами.

Хаартман позаботился о том, чтобы ввести Иммануила Нобеля в высшие слои общества, познакомить с самыми влиятельными купцами и заводчиками. Иммануил, продолжавший фонтанировать идеями, также вызвал к себе интерес. Однако вскоре многие поняли, что все богатство Нобеля тем и ограничивается – творчеством, не дающим прибыли. Когда Хаартман поручил ему сконструировать мельницу с ножным приводом для тюрьмы в Або, темпераментный Нобель тут же устроил диспут с начальником тюрьмы, и проект так и не реализовался⁷.

Однажды в апреле 1838 года вниманию жителей Або была представлена длинная статья в газете о фантастических возможностях каучука, написанная, вероятно, самим Иммануилом. Теперь количество потенциальных областей его применения стало еще больше. Военное использование больше не упоминалось, зато надувные плавательные круги назывались «совершенно надежной защитой от утопления, к тому же могут быть надуты пловцом, когда он уже находится в воде». Статья заканчивалась сообщением, что в городе находится Иммануил Нобель, готовый принять заказы для изготовления на фабрике в Стокгольме⁸.

Похоже, однако, заказы не хлынули лавиной. К счастью, Юхан Шарлин – хозяин дома, где проживал Иммануил, – задумал целый ряд построек и перестроек. Дело в том, что Шарлин купил участок на другой стороне улицы наискосок от собственного дома на Нюландсгатан (номер 8), и теперь поручил архитектору Иммануилу Нобелю разработать чертежи роскошного белого дома, который там планировалось построить. В готовом виде дом Нобеля выделялся сдержанностью и чистотой классицизма на фоне многочисленных домов в стиле ампир, возникших в огромном количестве в отстраивавшемся после пожара Або. Вероятно, поэтому чуть позднее, в ноябре 1842 года, первая фотография в истории Финляндии увековечила именно дом Нобеля⁹.

* * *

Теперь, задним числом, невозможно определить, мелькал ли Санкт-Петербург в мыслях Иммануила Нобеля с самого начала или же эта идея вызрела у него в тот год, который он провел в Або. Так или иначе, он ясно осознал, насколько притягательна российская столица для финляндских предпринимателей – и для шведов, эмигрировавших в Финляндию.

23 сентября 1838 года, в воскресенье, Иммануил прогуливался по набережной реки Аурайоки, когда к пристани причалил пароход из Швеции. К своей великой радости, Иммануил увидел, как по трапу сходит его старый знакомый – гофмаршал кронпринца Оскара. Они перебросились парой фраз, и Иммануил, по его собственным словам, упомянул, что намеревается отправиться дальше, в Петербург. Как раз в эту минуту рядом с ними остановился русский полковник барон Юхан Мунк¹⁰. Гофмаршал представил ему Нобеля и попросил Мунка, выходца из Финляндии, позаботиться о шведском изобретателе по прибытии того в Петербург. Мунк пообещал.

В декабре 1838-го время пришло. И опять пароходы по зиме не ходили, так что Иммануилу предстояло несколько дней трястись по унылым каменистым дорогам в почтовом дилижансе. Когда выпадал снег и можно было пересесть в сани, дорога становилась более сносной, однако путешественник того времени описал ее так: «постоянная мука – то и дело впадать в сон от полного физического изнеможения, чтобы тут же проснуться от резкого толчка, стукнувшись о стенку дилижанса или о своего спутника»¹¹.

В утешение на последнем отрезке пути при въезде в Санкт-Петербург глазам путешественника открывалось роскошное зрелище: могучая река Нева, мраморные дворцы, позолоченные шпили, голубые купола – все это в обрамлении бесконечных гранитных набережных.

Барон Мунк, с которым Иммануил познакомился в Або, выслал ему навстречу офицера, говорящего по-шведски, и накануне сочельника Иммануил зарегистрировался в петербургской полиции.

Новая жизнь начиналась великолепно. Рождество 1838 года Иммануил Нобель отмечал вместе с Мунком и еще несколькими финляндскими офицерами благородного происхождения. Среди прочих он познакомился с родственником Хаартмана, который через жену имел доступ ко двору императрицы, и адъютантом Меншикова, генерал-губернатора Финляндии. Иммануила тронуло, как изысканное общество, собравшееся за ужином, старалось отвлечь его от мыслей о семье, «что, впрочем, не удалось, хотя и не могло быть замечено теми, кто знал меня поверхностно»¹².

* * *

Семье, оставшейся в Стокгольме, Рождество 1838 года выпало безрадостное. В начале осени 36-летняя Андриетта с четырьмя детьми переехала в дом в нескольких кварталах от прежнего и сняла комнату по адресу Хумлегордсгатан, 18. Там ей уже во второй раз довелось пережить страшную потерю. В начале октября умерла двухлетняя Генриетта. Вскоре последовали новые несчастья. В конце января 1838 года в возрасте 81 года умер дедушка детей – хирург, «бывший госпитальный врач» Евле Иммануил Нобель-старший¹³. Поскольку личная переписка тех времен в архиве Нобелей не сохранилась, мы не знаем, что было известно Иммануилу Нобелю об этих потерях, потрясших семью.

Андриетта с мальчиками решила отказаться от комнаты на Хумлегордсгатан и поселилась в полудеревенском квартале Ладугордсландет (ныне Эстремальм) вместе со своей матерью Каролиной Альсель¹⁴. Семья переживала тяжелые и голодные времена. Племянница Альфреда Нобеля Марта Нобель-Олейникова позднее напишет в своей семейной хронике, как трем братьям пришлось пойти на улицу торговать серными спичками. Не без душевного трепета она делится семейным преданием о том, какая драма разыгралась в семье, когда старший брат Роберт, посланный в лавку за провизией, потерял по дороге деньги¹⁵. Похоже, дальше продажи спичек у братьев дело не пошло, в то время как в других районах Стокгольма их ровесники с раннего утра и до позднего вечера трудились на чадящих фабриках, хотя труд детей моложе девяти лет был запрещен законом.