Рецепт Мастера. Революция амазонок. В 2 книгах. Книга 2 - Лада Лузина Страница 9

— Если же вы, как и прежде, понимаете свой поступок как добрый, то знайте, из-за вас я стала страшною женщиной.

— Я не имел права жениться на вас, — глухо ответил мужчина.

— Вы так решили! — вспыхнула девушка.

— Да, я так решил, — спокойно согласился мужчина. — И вы также были вольны принять любое решение и стать кем угодно.

— Вот вы как рассуждаете?! — болезненно отозвалась барышня в синем пальто.

Саня не мог понять, насколько она хороша собой, слишком разгневанным было ее лицо с крупными пухлыми губами.

— Разве, причинив вам боль, я забрал у вас волю? — спросил филер. — Вы желаете наказать меня, обвинив меня в ваших страданиях. Что ж, на то воля ваша. Но мне, увы, сейчас не до них. И не до моей демонической личности. Меня во мне самом сейчас только одна черта занимает… трусость моя.

— Да, вы поступили со мной, как трус. Из-за какого-то глупейшего предсказания глупейшей гадалки… вы предали нашу любовь!

— Да, один раз я уже поступил, как трус. Я все понимал… но ничего не сделал… ничего. Воистину, трусость — самый ужасный из людских грехов. Страшнее предательства. Поскольку предательство часто вытекает из убеждения, пусть и ложного. Но заблуждение это одно… а видеть катастрофу со всей очевидностью и не предотвратить ее…

— Вам совершенно нет до меня дела, — с ужасом поняла барышня. Открытие впрямь ужаснуло ее — она отшатнулась, ее глаза расширились от боли и страха.

Она была права. Мужчина говорил, точно не слыша ее.

— Вы страшный человек…

— Я знаю, вы считаете меня плохим человеком, — кивнул он. — Но не приходило ли вам в голову, что злых людей просто не существует в природе… В одних обстоятельствах ты становишься злым, в других — трусом. Но может, в иной ситуации… я смог бы спасти… или вконец погубить этот мир.

— Вы обезумели, — охнула девушка.

— Я знаю, что скоро умру. Быть может, через год. Но это не имеет значения. Все, что интересует меня, произойдет в этот год. И вы не знаете, как много произойдет в этот год… Не знаете, что сейчас происходит на фронте. Летом мы окончательно потеряем армию и проиграем войну. Этого дьявольского приказа № 1 достаточно, чтобы утратить страну.

— Вы больше не видали ее? — резко спросила его собеседница.

— Откуда вы знаете, что я ищу ее? — впервые мужчина взглянул прямо на нее, впервые отреагировал эмоционально.

— Не знаю. Я чувствую. С тех пор вы думаете только о ней…

— Вы неправы. И правы… Последнее время я наведываюсь по одному адресу. Мне почему-то кажется, что рано ли, поздно она придет туда.

— Скажите мне правду, вы бросили меня из-за нее? Из-за этой роковой дамы? Неужели она так хороша?

— Да нет… впрочем… как посмотреть. Она вспоминается мне по-разному. Бывает, что и несказанно красивой. Трудно не считать роковой женщину, перевернувшую всю твою жизнь. А тем более рыжую, с именем самой Богоматери.

— Мы больше не увидимся с вами, — внезапно объявила девушка. — Я не понимаю, чего вы добиваетесь. Но почему-то мне жаль вас. Так жаль, что это чувство сильнее ненависти.

— Господа, вы слышали это? — на трибуну-беседку скакнул взъерошенный господин с кривоватым, треснутом пенсне на носу и газетой в руках. — Вы это читали?! — оттеснил он оратора, перекидываясь через перила. — Святой Отрок Пустынский пророчествует….

— Мы не признаем ваших святых, — обиженно вскрикнул оттесненный оратор с красным бантом на лацкане. — С помощью всяких святых Николай Кровавый вынуждал вас к подчинению. Ваш Отрок такой же подлый прихвостень царя и царицы, как и Распутин…

По рядам людей прошел грозный гул.

— Вы слышали? Он на Отрока нашего клевещет! — почти испуганно вскрикнул чей-то голос. — На НАШЕГО Отрока!

Возглас прозвенел как набат. Секунду тому оживленно внимающая оратору Владимирская горка взорвалась фейерверком злой обиды.

— Наш Отрок святой!..

— Это у вас там Распутин…

— Нашел, Иуда, на кого руку поднять… На Отрока нашего! Долой его!

— Геть! Геть!

Оратор, и впрямь поднявший руку под час последнего выкрика, так и замер с нелепо поднятой рукой.

— Ах ты паскуда… ах ты тварь засланная… — грозно, пронзительно громыхнул чей-то бас. — Ты вообще откуда таковский? В наших краях все знают, что Отрок — святой.

— Бейте его…

— Бей!

— Эг-г-гэгей!..

Оратор попятился назад — судя по искореженному страхом и удивлением лицу, он действительно был заезжим, совершенно не подозревавшим о силе несгибаемой народной любви к малопонятному месточтимому Отроку Пустынскому.

— Слушайте, слушайте… Господа! Товарищи!.. — закричал господин в треснутом пенсне, размахивая газетой, как флагом. — Наш Отрок пророчит… Такие, как он, — махнул он рукой в сторону пятящейся «засланной твари», — прибудут сюда отобрать нашу Веру! Нашу землю, наш кров. Придут украсть у богоспасаемого Города Киева благословенье небес… Они будут лгать нам и разрушать наши церкви… они будут убивать наших жен и детей и требовать от нас сатанинской жертвы…

— Так Отрок сказ-зал!.. — ахнув, какая-то женщина без чувств сползла на руки супруга. Тот принялся обмахивать ее своей шапкой, не сводя взгляд с оратора.

— Так я говорю… Вот что сказал Отрок: «Тех, кто пекся о вас, вас призовут ненавидеть. Ту, что утирала кровавые раны, провозгласят кровавой преступницей. Те, чьи руки в крови, кто окрестил себя красными, пожелают прогнать их из Города, как прокаженных. В обмен на свою ложь они потребуют зло. Но Святой Город восстанет…» Господа, Город восстал! Сегодня киевский совет солдатских и рабочих депутатов самовольно издал приказ всем членам бывшей императорской семьи покинуть Киев. Солдаты уже громят редакцию газеты, призвавшую их признать врагами народа и утопить в грязи всех Романовых, вдовствующую императрицу и княгиню Ольгу…

Ольгу?

Дальше Саня не слушал — бежал со всех ног. Только сбегая по Трехсвятительской вниз, он вспомнил, что совершенно забыл про филера и барышню.

* * *

Город восстал.

На Царской площади трое солдат схватились с рабочими-арсенальцами. По Александровской вверх уже шел крестный ход. Люди несли иконы и флаги. Крещатик гудел, вопил и кричал. Думскую площадь заполонили толпы митингующих — люди с дешевыми иконками Отрока Пустынского, архангела Михаила, вырезанными из газеты портретами императрицы.

— Отрок… вы слышали… Отрок сказал… — неслось отовсюду.

— Долой антихристов!

И тут уж, пожалуй, следует рассказать, что случилось 3 числа…

В тот день, когда, узнав про манифест-отреченье царя, Саня прибежал в госпиталь к царской сестре — великой княжне Ольге, Ефим Петрович и другие солдаты плакали вместе с их Оленькой, как малые дети. А сестру милосердия, дерзко поздравившую княгину с отречением, обозвали большевичкой и вытолкали взашей из палаты. Саня помнил лицо выталкиваемой, вывернутое от ненависти. И лицо санитара, схватившего ту за шкирки.