Рецепт Мастера. Революция амазонок. В 2 книгах. Книга 2 - Лада Лузина Страница 10

В тот день Ефим Петрович подвел Саню к Ольге. И Саня впервые заметил, что великая княжна на сносях.

— Малец вот… Сашкою звать. Он тоже… — неумело представил он гимназиста.

А Ольга тогда погладила его по голове и улыбнулась:

— Ничего. Ничего…

Нынче палата была странно пуста.

— Где же все? — спросил гимназист худого солдата. Кроме него в огромной комнате было всего человек пять или шесть, в основном те, что в беспамятстве.

— Все, кто может ходить, на площадь пошли. Только я вот… — солдат ругнулся — у него не было обеих ног, и было видно, что он ненавидит свои обрубки. — Видал? Сам врач нам газету вслух прочитал…

Саня схватил газету и дочитал пророчество Отрока.

— Но этого ж не будет? — спросил он испуганно.

— Не будет, — мрачно сказал солдат. — Тоже еще!.. Назвали себя «Совет солдатских депутатов». А с нами, солдатами, они посоветоваться не желают? Они Совет солдатский… а мы тогда кто? Их там всего двести душ!.. А нас тут у Оленьки четыреста будет, и всем она как мать родная была. А они… нашу Оленьку, кровавой пособницей…

— А где… где она?

— У матушки своей, во дворце. Она ж ребеночка ждет.

Саня с облегчением выдохнул воздух. Слишком впечатлил его рассказ Ефим Петровича о том, как два дня спустя та самая сестра, поздравившая Ольгу с горем, подкралась к ней сзади и с криком «Кровопийца проклятая» пыталась разбить банку с раствором кислоты на голове у княжны… Еле та увернулась.

«Ослепла она, что ли? — говорил Ефим Петрович потом. — Словно сама своими глазами не видела, что Ольга одно добро тут творит, ночами не спит, за солдатами ходит. Словно глаза, душу и сердце ей взяли да выкололи…»

Безногий солдат громко вздохнул:

— Она ведь для нас все равно что родная… Все наши ко дворцу побежали Ольгу и маму ее защищать.

А Саня приметил, что над койкой безногого появилась солидная табличка «Е. М. Дображанская». Гимназист знал, что подобных табличек в госпиталях немало — любой доброхот мог финансировать одну или несколько коек, которая тут же становилась кроватью его имени… Выходит, и красавице Катерине Михайловне тоже не чуждо милосердие.

— А тебе вот как скажу… — принялся митинговать безногий перед Саней, за неимением другой аудитории. — Кто я теперь? Инвалид, калека, комиссованный за полной ненадобностью… А царица-матушка сама ко мне приходила. Говорила, что не оставит меня, что меня профессии нужной научат… А они, они, которые прогонять ее вздумали, они как обо мне позаботятся?! Кто они тут такие?!!!

— Кадеты восстали, — в палату вбежал санитар. — Они окружили царский дворец. Сказали, что не отдадут им императрицу! — его глаза сияли. — Лаврский митрополит Владимир вышел на площадь…

— Точно не отдадут? — переспросил гимназист. — И Ольгу тоже?

— Не сомневайся, — санитар походя похлопал его по плечу. — Это вам не Петроград. Это — Киев!

* * *

— …а потом, когда к солдатам присоединились кадеты, и юнкера, и офицеры, и митрополит, и пожарные, тут уж комиссар Временного правительства окончательно в растерянность впал. Я самолично при их разговоре присутствовал. «Чего же они добиваются? — спрашивает. — Они что же, монархию восстановить хотят?» «Нет, — ему отвечают, — они хотят, чтоб императрица осталась в Киеве». Тут комиссар как закричит: «Что ж это за город такой! Что за город… С каких это пор солдаты с офицерами и попами братаются? По всей империи бунты, солдатня офицерье на столбах вешать желает, только отвернись — уже митинг… А у нас они, видите ли, решили вместе императрицу спасать! И все этот Отрок… Все Отрок!» «Прикажете арестовать его?» — спрашивают.

На этих словах Катерина Дображанская, стоявшая у окна, спиной к говорившему, обернулась.

Плешивый господин, живописующий события, происшедшие всего полчаса тому в кабинете комиссара Временного правительства, изменнически бегал глазами. Бывший агент охранного отделения, а ныне успешный делец Дмитрий Богров, имел собственную обширную агентурную сеть. Мастерски пользуясь некогда приобретенными навыками, используя метод кнута и пряника, ее милый друг Митя узнавал обо всех важных событиях тотчас и из первых рук.

— И что ж комиссар? — подал голос Дмитрий Григорьевич.

Был он высок, широк в плечах и отстраненно, лениво спокоен — Катя давно не могла разглядеть в нем того худого как щепка, мучительно-мятущегося юношу, вознамерившегося сгубить премьер-министра Столыпина. Да и не пыталась… Зачем? Еще тогда, шесть лет назад, она разглядела в этой растрепанной личности обещание превратиться из непредсказуемой огненной вулканической лавы в незыблемую глыбу.

— Комиссар аж руками на него замахал, — агент засучил руками, изображая испуганные жесты начальства. — «Побойтесь Бога, или уж не знаю в кого вы тут верите… Да если мы Отрока арестуем, киевляне в тот же день тюрьму по камням разберут. А нас с вами растерзают, еще и кол, пожалуй, в сердце воткнут, как антихристам». В общем, — подвел итог господин, — императрица и ее дочь, и два зятя останутся в Киеве. Со стороны Временного правительства ей гарантирована полная неприкосновенность. Солдаты, комиссованные с фронта как инвалиды, по собственному почину решили организовать дивизион по охране императрицы. От их имени с нами говорил некий полковник Машков.

— Кажется, я слышал о нем, — кивнул Митя. — Герой войны?

— Так и есть. Недавно лишился ноги. И теперь сам, так сказать, инвалид.

Командующий киевским военным округом распорядился выставить у дворца дополнительную охрану. В случае непредвиденных событий императрица сможет обратиться прямо к нему.

— А что сейчас там, в Петрограде? — поинтересовался Митя.

— Ох, там совсем не то, что у нас… Ничего не поймешь. Двоевластие. И кто правит — не ясно. У них Совет солдатский — великая сила. Временное правительство одно говорит, Совет другое… Один закон № 1, который они принять нас заставили, чего стоит…

— Благодарю, — в руку агента легла пачка купюр.

— Если еще какие-то новости будут… — агент суетливо спрятал пачку во внутренний карман пиджака.

— Я вам всегда рад. Приходите в любое время, — окончил Дмитрий Григорьевич и дружески пожал господину успевшую опустеть ладонь. Умение установить с агентом теплые дружеские отношения всегда считалось в охранке наиважнейшим талантом. Бывший агент подполковника Кулябко знал об этом, как никто другой — именно иллюзия человечности в их отношениях помешала Мите когда-то осуществить свое намерение и подстрелить своего шефа.

— А ведь забавно устроена жизнь… — сказала Катерина, едва господин вышел за дверь. — Поверни кто-то души этих людей другой стороной, те же самые солдаты могли б растерзать императрицу и Ольгу, как лютые звери…

— А мне вот что прелюбопытно бы было узнать, — отозвался Богров, — откуда вдовствующая императрица средства возьмет, чтоб содержать дивизион инвалидов?