Судьба: Дитя Неба - Элизабет Хэйдон Страница 82

Илорк

В темных коридорах Котелка уже погасили часть факелов, когда Гривас постучал в дверь комнаты Совета, находившейся за Большим залом. Акмед сидел, уткнувшись взглядом в большую карту. Грунтор жестом предложил Гривасу войти, а сам вновь повернулся к Акмеду.

Гривас молча ждал, пока Грунтор закончит совещаться со своим королем. Наконец Акмед свернул карту, он был раздражен.

— Да?

Гривас откашлялся.

— Милорд, в башню Гриввена прилетела птица с посланием для вас. Оно выглядит довольно странно.

Услышав это сообщение, Акмед поднял голову, бросил тревожный взгляд на Гриваса и протянул руку, затянутую в перчатку. Гривас вложил в ладонь короля маленький свиток, обернутый в промасленную ткань, и быстро отступил к пляшущим возле большого камина теням.

Акмед и Грунтор переглянулись, затем великан подошел к камину, взял лучину, зажег ее и вернулся к столу. Через мгновение свет лампы уже озарял стол, над которым склонился король. Хмыкнув, он прочитал послание вслух.

«Королю Акмеду Илоркскому.

Ваше величество,

С глубоким прискорбием я узнал от Р. об ужасной болезни, обрушившейся на Ваш народ, и трагической гибели Вашей армии. Посылаю Вам свои соболезнования и готов оказать любую помощь, если Вы нуждаетесь в лекарствах или травах, необходимых для похоронных ритуалов.

Ллаурон, Главный жрец. Гвинвуд».

Король и Грунтор еще раз переглянулись, и великан жестом показал Гривасу, что тот может идти. Гривас поклонился и аккуратно закрыл за собой дверь.

Грунтор снял шлем и почесал макушку тщательно наманикюренными когтями.

— Ну, что скажешь? Какие у тебя мысли?

Акмед поднес записку поближе к огню и еще раз прочитал, наблюдая за тем, как мечется в камине пламя. Наконец он заговорил:

— Я ошибался относительно Ллаурона. — Он швырнул записку в огонь, где она вспыхнула и исчезла в облаке едкого дыма.

Грунтор дождался, пока Акмед поудобней устроится в кресле. Король смотрел в огонь, словно пытался разгадать его тайну.

— Ллаурон не является ф’дором, — сказал Акмед.

— Откуда ты знаешь?

— Рапсодия никогда не сказала бы Ллаурону ничего подобного. Сомневаюсь, что ей вообще известно о его послании. История о болезни и гибели нашей армии — ложь, а Рапсодия никогда не лжет. Я полагаю, что данное сообщение адресовано не только мне, но и ей, в нем содержится какой-то подтекст.

Грунтор кивнул.

— И ты понял?

Акмед наморщил лоб под вуалью.

— Пожалуй, да. По каким-то причинам, известным только ему самому, Ллаурон сознательно распространяет это ложное сообщение. И ставит меня в известность о своих действиях. Будь он ф’дором, он никогда бы так не поступил. — Грунтор кивнул, а Акмед наклонился еще ближе к огню, вглядываясь в его глубины. — Возможно, он пытается выманить ф’дора и информация о том, что Илорк стал уязвим, — просто уловка. Тогда понятна фраза о гибели нашей армии.

Отблески пламени освещали серьезное лицо Грунтора.

— Получается, тебе все ясно.

Темная ярость загорелась в глазах короля.

— Да. Он полагает, что ф’дор находится в теле человека, способного воспользоваться нашей слабостью. Мне придется придумать способ отблагодарить Ллаурона за то, что он использует мое королевство в качестве приманки для демона, — если, конечно, мы переживем нападение, которое, без сомнения, уже готовится.

Дворец Регента. Бетани

— Заходи, Эванс, оставаться в дверях невежливо.

Эванс, пожилой советник Тристана, уже некоторое время стоял у входа в столовую Дворца Регента. Он вздохнул и пересек огромный зал, звук его шагов по гладкому мраморному полу эхом отразился от высоких застекленных окон, отличительного знака дворца столицы Бетани. В камине горел огонь, и, когда советник проходил мимо него, его длинная тень неторопливо прошествовала за ним следом.

Он постарался скрыть раздражение, охватившее его при звуках голоса повелителя Роланда, пьяного и полного жалости к себе. В последние несколько недель голос Тристана часто бывал таким. То ли регент скорбел о трагических событиях на зимнем карнавале, то ли сказывалась ответственность, которая легла на его плечи, после того как он принял командование Орланданскими армиями, а может, его пугало приближение свадебных торжеств, — этого Эванс не знал, но любая из причин могла послужить достаточным поводом.

Не следовало забывать, что Тристан обручен с Мадлен, Кандеррским Чудовищем. Среди послов ходила шутка, что Седрик Кандерр регулярно устраивал роскошные пиры, надеясь, что кто-нибудь однажды напьется до такой степени, что попросит руки его дочери.

«Должно быть, Тристан лично выпил полбочонка, а потом добавил еще», — радостно заявил Буа де Берн, посол Авондерра, когда было объявлено о предстоящей свадьбе. Эванс вспомнил, как он тогда смеялся. Теперь ему хотелось плакать, когда он слышал такой голос принца.

— Я подумал, что вы захотите на это взглянуть, милорд, — сказал Эванс, подходя к столу, за которым сидел регент, и отметил, что Тристан почти не прикоснулся к ужину, лишь графинчик с бренди, стоявший рядом с его бокалом, опустел. — На закате один из лучников обнаружил привязанное к ноге птицы послание — вероятно, она попала в бурю и ее случайно занесло к нам.

Тристан посмотрел в свой бокал, где плескались остатки бренди, а затем устремил безучастный взгляд на резную столешницу, по которой плясали отсветы огня из камина. Он вздохнул, когда Эванс протянул ему записку на промасленной ткани, потом поднял бокал, залпом допил бренди и только после этого взял послание.

Эванс молча смотрел, как изменялось выражение лица лорда Роланда, пока он читал записку. Сначала шок, потом удивление, сменившееся маниакальным блеском в глазах, а затем принц закинул голову и оглушительно захохотал. Эванс потер ладони, ему вдруг стало холодно.

В сумраке своего кабинета священник слышал смех лорда Роланда; то ли его принес ветер, то ли огонь камина, то ли этот смех отозвался в глубинах его сознания, связанного с разумом Тристана, но звук был удивительно четким, столь же ясно священник слышал треск горящих поленьев.

Он не знал, почему смеется принц, но отчетливо уловил в его смехе жажду крови и возликовал.