Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 79

Душке Ронни не нравился, но Ронни не был единственнымобъектом его неодобрения. Душке вроде бы не нравился никто из ребят, которыхему полагалось опекать как старосте. Нам он тоже не нравился, а Ронни егопросто ненавидел. Неприязнь Скипа Кирка была пронизана презрением. Онучаствовал в РОТС с Душкой (то есть до ноября, когда Скип решил не продолжатькурса) и говорил, что Душка ни на что не годится, кроме как целовать жопу.Скип, который чуть было не попал в бейсбольную команду штата, когда окончилшколу, имел особый зуб на старосту нашего этажа. “Душка, — говорил Скип, — невыкладывается”. Самый страшный грех в глазах Скипа. Ты обязан выкладываться.Даже если задаешь свиньям помои, все равно, бля, выкладывайся.

Я не любил Душку, как все. Я готов мириться со многимичеловеческими недостатками, но самодовольных скотов не терплю. И все-таки яиспытывал к нему долю сочувствия. Он был лишен чувства юмора, а это, на мойвзгляд, калечит не менее того, что искалечило ноги Стоука Джонса. По-моему,Душка и самому себе не очень нравился.

— О ДИВЗе вопроса не встанет, если он не найдет виноватого,— сказал я Нату. — А если даже и найдет, не думаю, чтобы декан Гарретсен согласилсяналожить его за бритвенный крем на двери старосты.

Однако Душка умел быть убедительным. Пусть он УтратилСтатус, но тем не менее сохранял нечто, свидетельствовавшее, что он все ещепринадлежит к верхнему слою. Естественно, для нас всех это служило лишнейпричиной не терпеть его. Скип прозвал его “Трусца”, потому что во времятренировок по программе РОТС он не бежал по дорожке во всю силу, а большетрусил.

— Ну, раз это не ты… — сказал Нат, и я чуть было нерасхохотался. Нат Хоппенстенд сидит в одних трусах и шапочке, грудь у негосовсем детская — узкая, безволосая, в веснушках. Нат проникновенно глядит наменя поверх грудной клетки из выпирающих хрупких ребер. Нат в роли ОТЦА.

Понизив голос, он сказал:

— По-твоему, это Скип?

— Нет. Если уж гадать, кто на этом этаже мог решить, будтопокрасить дверь старосты кремом для бритья такая уж отличная шутка, я бысказал…

— Ронни Мейлфант.

— В яблочко! — Я нацелил в Ната палец пистолетом иподмигнул.

— Я видел, как ты шел к Франклину с этой блондинкой, —сказал он. — С Кэрол. Очень хорошенькая.

— Просто для компании, — сказал я.

Нат, в трусах и шапочке, ухмыльнулся, словно показывая, чтоего не проведешь. Возможно, он был прав. Да, она мне нравилась, хотя я почтиничего о ней не знал — только что она из Коннектикута. Из этого штатаработающие студенты были редкостью. Я пошел по коридору в гостиную с геологиейпод мышкой. Там сидел Ронни в шапочке, зашпиленной спереди кверху так, что онасмахивала на шляпу газетного репортера. С ним сидели еще двое ребят с нашегоэтажа — Хью Бреннен и Эшли Райе. По виду всех троих нельзя было бы заключить,что они проводят это субботнее утро так уж увлекательно, но едва Ронни увиделменя, глаза у него загорелись.

— Пит Рили! — сказал он. — Ты-то мне и нужен! В “черви”играть умеешь?

— Да. Но, к счастью для меня, я умею и заниматься. — И явзмахнул учебником, уже полагая, что мне придется спуститься в гостиную второгоэтажа.., то есть если я правда намерен заниматься. Поскольку Ронни не умел молчать.Видимо, был просто не способен молчать. Ронни Мейлфант был подлинныйязык-пулемет.

— Ну, послушай, одну партийку до сотни, — заныл он. — Попять центов очко, а то эта парочка играет в “черви”, будто предки трахаются.

Хью с Эшли тупо ухмыльнулись, будто им был сделан лестныйкомплимент. Оскорбления Ронни были настолько грубыми и прямолинейными,настолько налитыми злостью, что почти все ребята принимали их за шутки, а то иза завуалированные похвалы. И так, и эдак они ошибались. Каждое ядовитое слово,когда-либо произнесенное Ронни, означало именно то, что означало.

— Ронни, у меня во вторник контрольная, а я так и неразобрался с геосинклиналью.

— Забей ты на геосинклиналь, — сказал Ронни, и Хью с Эшлизахихикали. — У тебя же останется весь сегодняшний день и завтрашний ипонедельник на эту твою геоблин-синаль.

— В понедельник занятия, а завтра мы со Скипом собираемся вгород. В методистской церкви открытая спевка, и мы…

— Прекрати, умолкни, пожалей мои бедные яйца и ничего неговори мне про эту говноспевку. Слушай, Пит…

— Ронни, мне правда…

— Эй вы, полудурки, сидите тут смирненько, хрен! — Ронниодарил Хью с Эшли злобным взглядом. Ни тот ни другой не возразили ему.Вероятно, им было по восемнадцать, как нам всем, но любой, кто учился вуниверситете, подтвердит, что каждый сентябрь туда поступают совсем юныевосемнадцатилетние ребята, и особенно из сельских штатов. Вот таким Ронникружил головы. Они питали к нему благоговейный страх. Он забирал у них в долг талонына питание, хлестал полотенцем в душевой, обвинял в том, что они поддерживаютцели преподобного Мартина Черной Образины Кинга (который, сообщал вам Ронни, намитинги протеста приезжает в “ягуаре”), занимал у них деньги и на любую просьбуодолжить спичку отвечал: “Моя жопа, твоя рожа, обезьяний хвост”. Несмотря навсе это, они любили Ронни.., нет, любили его за все это. Они любили его потому,что он такой.., такой настоящий студент.

Ронни ухватил меня за шею и хотел затащить в коридорпоговорить. Я, не питавший к нему ни благоговения, ни страха и совсем ненаслаждаясь звериным запахом его подмышек, ухватил его за пальцы, отогнул их исдернул с себя его руку.

— Без рук, Ронни.

— Ох-ох-ох! Да ладно, ладно! Просто зайдем сюда на минутку,лады? И отпусти руку, больно. И ведь этой рукой я дрючусь.

Я выпустил его руку, прикидывая, мыл ли он ее с того раза,когда в последний раз дрючился, но позволил ему увести себя в коридор. Тут онухватил меня за локти и доверительно заговорил, широко открыв глаза в засохшихкомочках.

— Эти мудаки играть не умеют, — сказал он убедительнымшепотом. — Два недоноска, Питти, только они эту игру любят. Любят, хрен, этуигру, сечешь? Я ее не люблю, но в отличие от них играть умею. И потом, я намели. А вечером в Хоке идет парочка фильмов Богарта. Если я сумею их нагреть напару баксов..

— Фильмы Богарта? Случаем, не “Мятеж на Кейне”?

— Во-во! “Мятеж на Кейне” и “Мальтийский сокол”. Боги всамом хреновом своем расцвете. Ты бы посмотрел на себя, лапочка. Если я нагреюэтих недоносков на два бакса, то смогу пойти. Нагрею на четыре — прихвачукакую-нибудь чувиху из Франклина, и, может, потом она немножко отсосет.

Вот вам весь Ронни, дерьмовый романтик. Я вдруг увидел егоСэмом Спейдом в “Мальтийском соколе”, как он ставит Мэри Эшли на четвереньки.От одной этой мысли у меня заложило нос.