Капитаны в законе - Валерий Елманов Страница 76

– Дело ранее было, – буркнул Федор Давыдович, – когда я своего человечка к Михайле Ярославину с тайным словом присылал. И что с того вышло?

– Нехорошо вышло, – покладисто согласился Сангре.

– Ну а тогда чего теперь? Мне на стороне Юрия Даниловича тоже стоять не любо, но по молебну и плата. И в писании тако же сказано: «Комуждо воздается по делом его» и иное тож: «В ню же меру мерите, возмерится и вам». А твои словеса на врата не повесишь.

– Верно, – согласился Сангре. – Ну а если мы ныне эти словеса для прочности в кошель с гривнами упрячем, тогда как?

– Посулами сыт не будешь. На Руси сказывают: не сули бычка, а дай чашку молочка. Сто гривен давали, да из кошеля не вынимали. А твои если бы да кабы… – И князь пренебрежительно отмахнулся, давая понять, какова их цена.

– Ты ж летами умудрен, знаешь, кто чего стоит. Михаил Ярославич – не Юрий Московский. Если он слово сказал, на нем хоть терем клади.

– Так-то оно так, – согласился Федор Давыдович, – да ведь я покамест твое слово слышу, а не княжье.

– Но ты ж понимаешь, Ярославичу к тебе, особенно сейчас, соваться не след, во избежание… – и Сангре, не отводя глаз от своего собеседника, нарисовал рукой в воздухе петлю. – Придется ограничиться моим словом.

– Можно и твоим, – невозмутимо согласился князь. – Но тогда допрежь покаяния в столь тяжком грехе надо бы оные гривенки воочию узреть. Хотя нет, – неожиданно пошел он на попятную. – То ни куны за душой, и вдруг гривны появились. Юрий Данилыч тож не дурень, и голова у него не мякиной набита – вмиг про подкуп догадается и на дыбки поднимется.

– И что?

– Сам посуди – Кавгадый-то чуть ли не с его ладоней ест.

– За него не беспокойся, – отмахнулся Петр.

– Вот как? – усомнился князь, но спорить не стал, покладисто кивнул. – Ну ладно. Пущай. Поверю тебе. А судьи? – Сангре развел руками. – То-то. А они ить тоже в сторону московлянина глядят. Худо мне придется. Да и Михайле Ярославичу перепадет на орехи. Чай, безвинный мзды не сулит.

Сангре задумался, прикидывая, как половчее вывернуться и спустя минуту просиял:

– Есть идея. И гривны узришь, и обвинить тебя никто не посмеет. Слушай сюда…

Согласился Федор Давыдович не сразу – колебался, выискивая подвох. Но на все его возражения Петр лихо находил ответы, причем такие, что даже самому подозрительному стало бы ясно – игра ведется честно.

И все-таки он продолжал колебаться. Мол, как объяснить столь резкий переход на сторону тверского князя. Все равно судьи почуют, что дело нечисто.

– Можешь быть уверен – никто не почует, – заверил Петр, – поскольку ты не на сторону тверского князя станешь, а убоишься клятвопреступления, ибо…

Выслушав Сангре, Федор Давыдович недоверчиво переспросил:

– Неужто и впрямь у тебя оные святыни имеются?

– А то! – хмыкнул тот. – К тому ж ты не один такой будешь – почти все на сторону Михаила Ярославина склонятся, поверь.

– Не один – это хорошо, – кивнул Федор Давыдович. – Но ты сказываешь «почти». А не поведаешь, кто ж, – он криво ухмыльнулся, – самый стойкий?

Сангре чуть помедлил с ответом, но сработала та же «чуйка». Он вдруг понял, что теперь, когда галичский князь окончательно решился и стал чуть ли не единомышленником, в его интересах, чтобы таких перебежчиков оказалось как можно больше. В толпе-то куда легче затеряться.

– Ростовского князя Юрия Александровича не знаю, чем улестить, – поделился Петр своей печалью.

И впрямь, чем можно взять пацана шестнадцати лет от роду, если его родная тетка, по словам Кириллы Силыча, была замужем за Юрием Даниловичем. Правда, она давно скончалась, но по нынешним понятиям родство осталось, а значит, тот против московского князя нипочем не пойдет.

– Так у тебя ж святыни какие! – недоуменно развел руками Федор Давыдович. – Али жалко одну ему продать?

– Он что, такой богомольный? – вопросительно уставился на князя Сангре.

– С его болячками впору кому угодно взмолиться, – пояснил тот. – Юн-то юн, да хвороб насобирал, что дед столетний. Каких токмо нет.

– Вот беда какая! – посочувствовал Петр и встрепенулся. – Погоди, погоди, так ведь насколько мне известно, от болезней как раз очень полезен перст апостола Иоанна. Но чтобы он помог, ладанку с ним надо все время на груди держать. Помнится, он одного благочестивого человека даже от черной смерти уберег. Когда корабль причалил, все мертвы оказались, а он из-за этой святыни, которую на груди держал, жив остался. А в Берлине, благодаря ей, слепой прозрел. А в Париже вообще двое этих, как там…

– Немых заговорили, – невозмутимо подсказал Федор Давыдович и перекрестился. – Воистину велика сила Христа и его апостолов.

Пораженный Сангре во все глаза уставился на князя. Ни фига себе, даже не улыбнулся. Выходит, далеко не все на Руси богомольны до фанатизма. Судя по этой подсказке, имеются и скептики, да какие. Ну что ж, тем лучше.

– Вот только мне самому не с руки о чудесах этих ему рассказывать, – печально посетовал Петр. – Может не поверить. Ну кто я такой – гусляр обыкновенный, скоморох. Тут для убеждения князь нужен. И опять-таки не тверской – другой какой-то.

– Истинно сказываешь, истинно, – поддакнул Федор Давыдович и, резко сменив тон, деловито спросил: – Ежели бы ты сотню гривенок прибавил, я б непременно сыскал того, кому ростовчанин поверил бы.

«Вот это по-нашему, по-бразильски! – умилился Сангре при виде столь делового подхода. – Кажется, я удачно попал! И скептик, и торгаш в одном флаконе. Мама миа, шо деется, шо деется! Как поглядеть, таки вся Русь – сплошная Одесса. Или через одного, что тоже радует. Правда, цены ломят такие, Привоз отдыхает, но тут мы будем посмотреть».

И он, оживившись, заявил:

– Однако ж, умеешь ты, княже, задеть за живое и ранимое. Нет, с одной стороны меня, конечно, радует твое чувство алчности. Тебе бы к нему еще и чувство юмора добавить, дабы ты сам хохотал от несуразности сказанного, тогда б и вовсе цены не было. В смысле, я столько платить бы не стал. Изволь, десяток гривен за будущие услуги накинуть могу, но это предел. А за сотню я тебе сам воробья на четвереньках в поле загоняю. Вот если бы…

Следующие полчаса пробежали в ожесточенном торге. Наконец ударили по рукам, договорившись на полусотне гривен. По счастью для Петра Федор Давыдович не знал, что на самом деле перст апостола Иоанна, который Сангре соглашался уступить ростовскому князю за полцены, обошелся нынешнему владельцу просто даром, иначе выцыганил бы куда больше. А так он за ту же полусотню поклялся уговорить и остальных двух князей-лжесвидетелей, благо они еще не выступали на суде.

Впрочем, и Сангре лопухнулся. Владея неполной информацией, он понятия не имел, что один из них, дмитровский князь Борис, является родным братом Федора Давыдовича, иначе вне всяких сомнений сумел бы изрядно подрезать стоимость посреднических услуг.