Чужая корона - Сергей Булыга Страница 75

Я молчал, молчал, а после говорю:

— Так, может, это не на нас? Может, это примета на Цмока или вообще на кого-нибудь другого?

Шафа, такое услыхав, совсем разъярился:

— Ты, — говорит, — язык не распускай! Я крамольных речей не люблю!

А я:

— О чем ты, пан Хведос? Какая крамола?

Он только плюнул, промолчал. А начало смеркаться, говорит:

— Я в этих местах человек новый, а тебе, пан Юзаф, я слыхал, здесь каждая кочка знакома. Может, ты вперед меня поедешь?

Я согласился. Прибыли мы на наш первый ночлег, в первую деревню, я кликнул войта, приказал, чтобы хлопы из хат носу не высовывали, а потом, как мы уйдем, навели бы в деревне должный порядок, прибрали все, дорожки белым песком посыпали и опять позарывались в свои хаты, потому что завтра к вечеру им надо ждать к себе самого Великого князя со всей его свитой, понятно?

Войт все понял хорошо, хлопов мы там так и не видели, переночевали в палатках прямо напротив церкви на площади, никаких особых вольностей себе не позволяли, а наутро снялись и дальше пошли.

Так, мирно и беспрепятственно, мы шли еще семь дней. Где войты, а где и сами паны нам всячески споспешествовали, а хлопы были тихие, как мыши.

На восьмой день все переменилось. Уже ближе под вечер, на подходе к очередной деревне, смотрю — а впереди завал. То есть кто-то нарубил вот таких вот здоровенных придорожных елей, и те ели, падая, перегородили нам путь. Наши люди долго с теми елями возились, а я сходил и осмотрел все пни. И точно: судя по следам и по манере рубки, это было делом хлопов. Ладно! Посовещались мы с паном Хведосом, после прибываем мы в ту деревню, вызываем войта и приказываем: пускай его хлопы обкопают вокруг их деревни хорошую, шириной в сажень, канаву. Они взялись копать, а мы расположились перекусывать. Они канаву выкопали, войт нам об этом доложил. Тогда пан Хведос говорит:

— А теперь вы все, ты и твои хлопы, убирайтесь с моих глаз долой! Куда хотите. А я вашу деревню буду жечь.

Вот для чего нам была нужна та канава — чтобы огонь на пущу не перекинулся. Продуманное, верное решение. А войт:

— Ваша ясновельможная милость, за что?!

А пан Хведос:

— А за то, что твои хлопы мне сегодня большую шкоду сотворили — на дороге завал устроили.

Войт:

— Это не мои! Это не наша шкода!

А Хведос:

— А мне все едино! Сказал: пошли вон с моих глаз! Идите и другим передайте: если еще кто такое устроит, я опять буду жечь!

Войт ушел, потом ушли и хлопы — быстро, в пущу. А мы спалили ту деревню. Переночевали и двинулись дальше.

На следующий день нам уже завалов не устраивали. Устроили хуже — на полверсты разобрали мостки. Мы с этим делом долго провозились, пока новые мостки устроили, пришлось прямо посреди пущи ночевать. До деревни мы дошли только к полудню. А там уже нет никого. Но саженная канава вокруг той деревни уже стоит готовая, в ней уже и воды по колено.

Спалили мы и ту деревню, устроили дневку, потом переночевали и двинулись дальше.

Вот тогда уже по-настоящему пошло-поехало: то они нам завал устроят, то мостки разберут, то дойдем до деревни, а ее уже до нас кто-то спалил, а то и вообще на утренней проверке одного-другого пана недосчитаемся. Короче, много было всякой разной шкоды. А воронья над нами было — просто тьма! Едем, молчим, все хмурые, злобные. Где какая в пуще ветка хрустнет, сразу за саблю хватаешься. А у которых нервишки похуже, те и из аркебузов по кустам стреляли. Но, как после проверяли, каждый раз безрезультатно. Так что пока мы до Кавалочков добрались, все были уже на взводе — ого-го!

Правда, в самих Кавалочках было тихо и мирно. Встретил нас тот самый войт, который еще по весне обещал мне найти того волколака, который моего Жучика сожрал. Я у войта первым делом и спросил, нашелся ли тот волколак.

— Э, ваша милость! — отвечает войт. — Какие теперь волколаки! Да теперь у нас каждый хлоп много хуже самого лютого зверя. Вы не смотрите, что они такие тихие, вы слушайте меня. А я вам вот что скажу: я теперь каждый раз как утром проснусь, так и радуюсь, что вот еще одна ночь миновала, а меня не зарезали!

Может, так оно на самом деле там и было, не спорю, но лично мне Кавалочки тогда показались тихим, надежным местом. Мы там два дня стояли, отдыхали, готовили место для приема господаря и всей его шушеры-мушеры. Приготовили — и сразу двинулись дальше. Я, как это уже стало привычным, ехал первым. Все кругом было смирно, хорошо, день тихий, погожий. Чмяк, чмяк грязь под копытами, птички поют, вороны каркают, Змей подковой о подкову цокает.

Да, точно, Змеевы подковы! Ничего другого не скажу, хорош был конь — умный, легкий на ходу, в обращении ласковый, я на него сперва не мог нарадоваться. А потом, день этак на десятый, стал мой Змей передними ногами подсекать. То есть идет и копытом копыто цепляет, вот подковы и звякают. Но подковы это ладно, а я все боялся, как бы он себе бабки об железо не посек, что мне потом с ним, хромым, в пуще делать? Вот потому я, как только привал, сразу ноги ему осматривал. Ноги всегда были целыми. Это, конечно, хорошо, но как-то странно. Поэтому я очень не любил, когда он нет-нет да и шваркнет копытом по копыту.

А в то утро он, как назло, шваркал да шваркал, шваркал да шваркал. Я уже хотел было остановиться, я уже и поводья начал было подбирать…

Как вдруг глянул вперед, на дорогу, и вижу…

На мостках стоит волк. Шагах так в полусотне, не больше, как раз на повороте. Стоит он, язык вывалил и нагло смотрит на меня. Я сразу поводья ослабил. И то! Я же теперь уже вижу, какой это волк! Это же здоровенный волчище! Нет, это совсем волколак! И разрази меня гром, да это же тот самый гад, который на меня весной кидался! Нет, думаю, тварь мерзкая, да я тебя…

Но дальше я подумать не успел. Змей вдруг как встанет на дыбы! Вдруг как заржет! А после вдруг как кинется в галоп на того волколака! Ну, я чего, мне теперь аркебуз не подмога, я саблю выхватил, ору:

— Ату его! Ату! Ш-шах! Разом! — и мчу на гада этого.

А этот гад от меня по мосткам. Шибко бежит, холера, язва Цмокова, но и мы со Змеем тоже хороши, не отстаем. Но куда мы? Зачем?! Ни пан Хведос, ни кто другой из наших за мной скакать и не подумал, один только я, дурень дурнем, погнался за тем волколаком, вот где вправду мать была права…

Но это я сейчас так говорю, а тогда я ничего такого не думал, а только думал, как бы мне его достать. Кричу:

— Змей, наддай! Наддай, озолочу!

Змей наддает, наддает. Но и волколак был резвый на ногу. Долго мы за ним гнались, может, верст пять, а может, и больше.

Потом он вдруг остановился, развернулся. Змей на него! А он на Змея! Х-ха! — за глотку его! Х-ха! — рванул, разорвал, кровища хлынула, Змей зашатался и упал, а я, не знаю как, успел из седла выскочить, упал, сразу поднялся, саблей замахнулся, ору: