Ярость и рассвет - Рене Ахдие Страница 72

Лицо Шарзад напряглось.

– Ты так сильно гнушался Ясмины?

Халид покачал головой:

– В Ясмине, конечно, есть свои достоинства, но я никогда не чувствовал настоящей симпатии к ней. Более того, я не мог добровольно объединить свой род с семьей Салима Али эль-Шарифа. Когда моя мать была жива, он относился к ней как к шлюхе богача и никогда не упускал возможности дурно отозваться о ней после ее смерти. Я помню, как жаждал того дня, даже будучи мальчиком, когда смогу наказать его за то, что он говорил. – Уголок губ халифа приподнялся с горькой радостью.

– Ты жаждал мести, не так ли? – тихо спросила Шарзад.

– Нет. Не жаждал. И никогда не буду. Месть не заменит мне мою потерю.

Шарзад, отвернувшись, сглотнула.

– Салим, должно быть, очень злился из-за твоего отказа жениться на Ясмине.

– Я никогда не отказывался. Ведь это не зашло настолько далеко. Когда на меня стали еще больше давить, чтобы я женился на Ясмине – с целью обновить связи между нашими королевствами и укрепить мою слабую позицию молодого халифа, – я решил, что лучшим способом никого не оскорбить прямым отказом будет жениться на какой-нибудь другой девушке. Ава выросла в хорошей семье из Рея, и она была доброй и умной. Когда мы поженились, я пытался проявлять внимание к ней, но мне это сложно давалось. Мне все еще нужно было многому научиться относительно того, как быть королем, и я не знал, как быть мужем. Ава, подобно мне, была не из тех, кто легко делится своими мыслями и чувствами, и те моменты, которые мы проводили вместе, часто сводились к совместному молчанию. Она начала отдаляться от меня и стала… грустной. Тем не менее я и тогда не приложил усилий, чтобы узнать, в чем причина. Через несколько месяцев после свадьбы она сильно замкнулась в себе и наше общение было достаточно ограниченным. По правде говоря, из-за неловкости я еще меньше искал контакта с ней. В тех редких случаях, когда пытался поговорить с Авой, она всегда как будто была где-то в другом месте – потерянная в мире, который я никогда не пытался понять.

Пока он говорил, его лицо осунулось еще больше.

– Все изменилось, стоило Аве узнать, что она беременна. Вся ее манера поведения поменялась. Она снова начала улыбаться. Начала планировать будущее. Я думал, все будет хорошо, и как дурак радовался этому. – Халид на секунду закрыл глаза, прежде чем продолжить: – Мы потеряли ребенка несколько недель спустя. Ава была безутешной. Она сутками не выходила из комнаты и ела ровно столько, чтобы выжить. Я навещал ее, а она отказывалась разговаривать со мной. Но она никогда не была злой. Всегда – просто грустной, с глазами, которые разрывали мою душу на части. Однажды ночью я пришел увидеть ее, она же наконец села в постели и заговорила со мной. Она спросила, люблю ли я ее. Я кивнул, потому что не мог заставить себя откровенно лгать. Затем Ава попросила меня произнести это. Только раз, потому что я никогда этого не говорил. Ее глаза разрушали меня – такие темные колодцы печали. Поэтому я солгал. Я сказал эти слова… и она улыбнулась мне. – Он вздрогнул, прижав их сцепленные руки ко лбу. – Это было последним, что я ей сказал. Ложь. Самая худшая ложь – та, что окутана добрыми намерениями. Та, которую используют трусы, чтобы оправдать свою слабость. Я плохо спал в ту ночь. Что-то в нашем разговоре тревожило меня. На следующее утро пошел к ней в комнату. Когда на стук в дверь никто не ответил, я толкнул ее. Кровать была пуста. Я позвал Аву, и все еще ничего не услышал в ответ. – Халид замолчал, на его лице проявилась буря воспоминаний. – Я нашел ее на балконе, повесившейся на шелковом шнуре. Она была холодной и одинокой. Мертвой. Я больше практически ничего не помню об этом утре. Все, о чем я мог думать, – как она умерла в одиночестве и не было рядом никого, кто бы утешил ее, никого, кто поддержал бы. Никого, кому было бы не все равно. И даже ее мужа.

Глаза Шарзад горели от непролитых слез.

– После того как мы ее похоронили, я получил приглашение от ее отца встретиться у него дома. Из-за вины и желания отдать дань уважения ее семье я поехал увидеться с ним, пойдя против советов тех, кто был возле меня. Они не знали, что ее отец хотел бы обсудить со мной наедине. Но я отклонил их опасения. – Халид глубоко вздохнул. – Несмотря на то, что для них были все основания.

Он убрал свою руку и замолчал.

– Халид…

– «Сто жизней за одну отнятую. Одна жизнь за один рассвет. Пропустишь хоть одно утро, и я заберу у тебя твои мечты. Я заберу у тебя твой город. И количество жизней, которые я у тебя заберу, возрастет тысячекратно».

Шарзад слушала, как он произносит эти слова, врезавшиеся в его память, взор Халида затуманился, будто он плыл по течению их смысла.

Осознание ударило ее, словно молния в скалу на вершине горы.

– Проклятие? – прошептала она. – Отец Авы проклял тебя?

– Он отдал свою жизнь за это проклятие. У меня на глазах он пронзил кинжалом свое сердце, заплатив за магию собственной кровью. Чтобы наказать меня за то, что я причинил их дочери. За мое необузданное пренебрежение его величайшим сокровищем. Он хотел убедиться, что другие тоже узна́ют его боль. Что другие, подобно ему, будут презирать меня. Отец Авы приказал мне уничтожить жизнь ста семей Рея. Жениться на их дочерях и приносить их в жертву рассвету, так же, как это сделала Ава. Отнять у них обещание будущего. И оставить их без ответов. Без надежды. Чтобы они не имели ничего, кроме ненависти, которая поддерживала бы в них жизнь.

Шарзад смахнула горячие слезы, что текли по ее щекам.

«Шива».

– Сначала я отказался подчиниться. Даже когда мы поняли, что он продал душу самой черной магии с целью привести это проклятие в действие, даже после бессонных ночей я не мог сделать этого. Я не мог начать такую череду смерти и разрушения. Потом прекратились дожди. Колодцы высохли. И русла рек исчезли. Люди Рея начал болеть и голодать. Они начали умирать. И ко мне пришло понимание.

– «Я заберу у тебя твой город», – прошептала Шарзад, вспоминая опустошительную засуху, которая уничтожила урожай в прошлом сезоне.

Он кивнул.

– «И количество жизней, которые я у тебя заберу, возрастет тысячекратно».

Вот что это было. Наконец. Объяснение.

Причина таких бессмысленных смертей.

«Почему я не чувствую себя лучше?»

Шарзад изучала профиль Халида в тусклом свете лампы, пока он продолжал смотреть в пол.

– Сколько рассветов осталось? – спросила она.

– Немного.

– И что, если… что будет, если мы не выполним требование?

– Я не знаю. – Его поза свидетельствовала о незримом бремени и неизбежном исходе.

– Но шел дождь. Дождь шел несколько раз за те два месяца, что я во дворце. Возможно, проклятие ослабло.

Он повернулся, посмотрев на нее с грустной улыбкой.

– Коль это так, мне больше нечего просить у небес.